Пер Валё - Современный шведский детектив

— Верно, верно, — согласился пастор. — К тому же Латинская Америка — это настоящие джунгли.

— Кроме того, Пепита Фабиан второй раз вышла замуж, а ее сын переменил имя и фамилию, став Карлосом Амбрасом. Его родные потеряли шведское гражданство и всякую связь с родиной задолго до его смерти в тысяча девятьсот сорок девятом году.

— Однако Франс Эрик все-таки узнал о смерти своего младшего брата, — напомнил Рудольф Люнден. — Как, по-вашему, откуда?

— Об этом я тоже думал, — сказал комиссар. — Мне пришло в голову, что единственный, кто может хоть что-нибудь знать об этом, — самый старый юрист фирмы «Странд, Странд и Странд». Я обратился за помощью к Сванте Странду и не ошибся.

Сванте Странд поправил галстук и решительно откашлялся.

— С дедом бессмысленно разговаривать по телефону, поэтому я отправился в Эребру. Мне посчастливилось, сегодня он оказался в хорошем состоянии. Он сразу вспомнил, что у дяди Сванте была папка с письмами управляющего Фабиана. Мало того, ему удалось найти эти письма, о существовании которых я даже не подозревал. И вот… — Он положил на рояль свой портфель и расстегнул его. — Вот что я обнаружил. Письмо от Пепиты! Отправлено в апреле сорок девятого года, обратный адрес не указан. Читаю. «Дорогой Франс Эрик. С прискорбием сообщаю, что твой единокровный брат Карл скоропостижно скончался. Детей он не имел, таким образом, наша ветвь рода Фабианов прекратила свое существование. Надеюсь, что теперь ты избавлен от денежных осложнений. В этом отношении у меня нет причин тревожиться. Прими наилучшие пожелания от своей бывшей мачехи. Пепита».

— Она не упоминает Эдуардо, — возмутилась Мирьям. — А ведь он родился в том же году.

— Но не весной, — машинально вставила Полли. — В конце октября или в ноябре.

— Откуда ты это узнала?

— От Эдуарда. Он же говорил вчера вечером, что родился под знаком Скорпиона.

— Полли права, — подтвердил Кристер Вийк. — Эдуард родился двадцатого ноября. Когда погиб его отец и бабушка написала это письмо, его еще не было на свете.

Вот самое убедительное объяснение, почему ни Франс Эрик, ни его адвокат не знали о существовании Эдуарда.

— А она еще жива, эта пресловутая Пепита? — заинтересовалась Лиселотт. — Неужели это она там, на чужбине, выучила его так хорошо говорить по-шведски?

— Да, — ответил ей Еспер Экерюд. — Его вырастила бабушка. После ее смерти у него никого не осталось во всей Южной Америке. Поэтому он уехал оттуда сначала в Африку, а потом в Европу.

— Ты знаешь о его прошлом больше, чем я, — сказала Мирьям, не скрывая горечи.

— К сожалению, многого о нем мы так и не знаем, — признался Кристер. — Навсегда останется тайной, почему он приехал сюда именно теперь, где он провел пасху и виделся ли с Альбертой на второй день пасхи. Мы знаем одно: минута, когда он раскрыл перед вами секрет своего происхождения, оказалась для него роковой.

— Да, мы совсем запутались с этим наследством, и вмешательство Эдуарда действительно оказалось роковым, — сердито проворчал пастор. — А как он преподнес нам свой секрет! Он совершил непростительную глупость, выставив на всеобщее обозрение содержимое медальона Франциски да еще объяснив, как им пользоваться.

— Конечно, глупо было демонстрировать свой амулет людям, которых ты только что так разочаровал, — согласился комиссар Вийк.

— Войдите, Эрк, — позвал Андерс Лёвинг.

— А этот полицейский уже в форме, — презрительно сказала Мирьям. — Мы все задержаны по подозрению в убийстве?

Эрк Берггрен невозмутимо прошагал по персидскому ковру и занял пост у двери в сад.

Андерс Лёвинг мог бы ответить Мирьям, что не в его власти задерживать пастора, его жену, издательницу, журналиста и секретаршу по подозрению в одном и том же убийстве и что он даже не надеется скоро раскрыть это преступление или вынудить убийцу к признанию. Но принять меры предосторожности он обязан. Поэтому он и расставил полицейские посты в саду и в холле.

— Быть подозреваемым в убийстве! — сокрушался пастор. — Кому из нас была выгодна смерть бедняги Эдуарда?

— Над этим юристы еще поломают голову, — сказал шеф полиции Лёвинг. — Эдуард Амбрас имел право на половину наследства. Теперь он умер и наследников, скорей всего, не оставил. Будь он шведским подданным, его состояние поступило бы в государственный фонд. Этот фонд при исключительных обстоятельствах может отказаться от своего права на имущество, двойное завещание Альберты могло бы считаться таким исключительным обстоятельством. Но Эдуард — иностранный подданный, и тут вступает в силу закон его страны. Что вы на это скажете, Сванте?

Сванте Странд ответил, что по этому поводу его дед не сообщил ничего вразумительного.

— Как правило, такие дела годами переходят из одного ведомства в другое, — сказал младший из Страндов. — Боюсь, что в ближайшее время вы не получите ни денег, ни бюро, ни ковров из имущества Альберты.

— Годами! — безнадежно вздохнул Еспер. — Через несколько лет мне все уже будет безразлично.

— Ты слишком нетерпелив, — заметил Кристер. — И в то же время возмутительно инертен, совсем как твой дядя. Трудно допустить, чтобы убийство совершил кто-нибудь из вас.

— Что прикажете делать? Поблагодарить за комплимент? — спросил пастор Люнден.

— Нет, — медленно произнес комиссар. — Но вот женщины, эти три разочарованные дамы, по-моему, гораздо опаснее и подозрительнее, чем вы.

Девушка в розовом брючном костюме сидела совсем рядом с ним. Он заглянул в ее узкое худое лицо, в испуганные серо-голубые глаза.

— Полли! — начал он. — Только что такая счастливая, главным образом из-за дома, не из-за денег или страхового полиса, но из-за дома. И вдруг ты его теряешь. Он достается Эдуарду. — И добавил почти скороговоркой: — Ты его боялась, Полли. Ты внушила себе, что это он убил Альберту. Так или нет? Может, я ошибаюсь?

Комиссар перевел взгляд на Лиселотт Люнден. Она сидела на самом краешке мягкого дивана, и ее маленькие колючие глазки, не дрогнув, встретили его взгляд. Черное платье Лиселотт с вырезом каре напоминало платье Франциски Фабиан. Но без бархотки и медальона шея Лиселотт казалась слишком открытой.

— А ты ненавидела Эдуарда Амбраса, — сказал он. — И ненависть ваша была взаимной. Он оскорблял тебя, ты — его. Тебе была нестерпима мысль, что он должен получить половину мебели и других ценностей.

— Она хотела бы сама все заграбастать, — заметил Еспер. — У этой дамочки большие аппетиты.

Пастор снял очки и, щуря близорукие глаза, попытался защитить жену:

— Поймите, Лиселотт просто измучена, она устала от нашей бедности.

Лиселотт с ним не спорила. Напротив.

— Знали бы вы, что это такое, — горячо заговорила она. — Вечно каждая крона на счету. Наша усадьба — всеравно, что бездонная бочка. У меня ни пальто, ни приличных сапог. А эти вечные усмешки инженерских жен. Сил моих больше нет. Наших долгов Рудольф не платит, зато швыряет тысячи на миссионерское общество и роспись в нашей церкви. Иногда мне кажется, что скоро я просто сойду с ума.