Лариса Соболева - Ядовитый поцелуй

– Даня, иди к маме.

– Пап, она мертвая?

– Да. Иди, я сказал.

Сергей взлетел по ступенькам на крыльцо, очутился у двери и, преодолевая некий тормоз внутри, ведь в чужой дом порядочные люди не врываются, взялся за ручку.

– Куда ты? – догнал его беспокойный голос Полины. – Это же чужой дом.

Да, чужой. Но убита собака, которая была любима всеми в этом доме. Почему она убита? Конечно, случается, что собаки становятся неуправляемыми и опасными для людей, тогда выход один – усыпить. Усыпить, а не застрелить. Не мог же Глеб пристрелить четвероногого друга и оставить его лежать во дворе! И куда он сам делся? Происходящее все меньше ему нравилось. Сергей бросил жене через плечо:

– Сидите. – И решительно потянул дверь на себя.

Не заперта. Он толкнул вторую дверь – тоже не заперта. Сергей это почему-то предвидел. Он вошел в темную прихожую, ощутил, что впереди нет преграды из стены, а сразу начинается большая комната. По логике, где-то у входа должен быть выключатель. Сергей зашарил по стене на уровне своего плеча. Чтобы попасть точно, он слегка водил ладонью вверх-вниз, продвигаясь по стене. Нашел. Вверху загорелся плафон, осветив пятачок на полу. Сергей не ошибся – прихожая не ограничивалась стенами, он увидел темное пространство комнаты, несколько ступенек вели вниз, по ним он и сошел. Повернулся, ища выключатель…

Ему показалось, что в кресле, стоявшем неподалеку, что-то есть. Возможно, это брошенная верхняя одежда, которую часто принимают за человека. В этой части комнаты уже не было беспросветной темноты, Сергей нашел выключатель, пошел к нему, обо что-то споткнулся, но не посмотрел, обо что именно. Загорелась большая люстра под потолком, Сергей огляделся…

В первый миг у него перехватило дыхание. Почти одновременно в голову ударила горячая волна, все будто заволокло бордовой пеленой. Когда она рассеялась, бордовые пятна перед глазами остались, к несчастью, они были реальными, а не игрой света и тени. Сергей не хотел верить, что это – следы от пуль на человеческом теле.

Не хотел верить, но куда денешься от факта? Почти в центре гостиной в кресле, свесив набок голову, полулежал пожилой человек с пышными усами боцмана. Очевидно, это и есть тесть Глеба Спасского – Аскольд Миронович. Он-то и был изрешечен пулями, его прошили автоматной очередью – Сергей в этом разбирался. Несмотря на то что кровь и трупы он видел не впервые, от внезапного зрелища горло перехватило удушье. Сергей метнулся к Аскольду Мироновичу, словно мог помочь ему, и снова споткнулся, вернее, наступил на что-то, едва не упав.

Это оказалась туфля. Женская туфля на невысоком и широком каблуке. Одна. Повернув голову вправо, Сергей заметил вторую, на ноге, которая выглядывала из-за ступенек – по ним он спустился в гостиную. Теперь уже с опаской, зная, что именно увидит, и одновременно страшась это видеть, Сергей перешел к другому краю ступенек…

Жена Глеба лежала ничком на полу. Голова Анжелы была повернута набок, открытый глаз с ужасом глядел прямо перед собой. Или это ему почудилось? Халат из голубого ситца в синий цветочек набряк от крови на спине, но Сергея больше поразили капли крови на щеке. Он стоял и тупо думал: «Почему капли на щеке? Откуда они там взялись?» Будто это было важно. А важно было не это, а два человека – отец и дочь, прошитые пулями в своем доме.

В смертельной тишине, леденящей душу и тело, особенно нереально прозвучал сдавленный крик. Очнувшись, Сергей обернулся. Полина зажала рот двумя ладонями и тряслась, вытаращив глаза, в которых отражались огни люстры. Значит, она увидела Аскольда Мироновича, он был напротив двери. Сергей утер пот с лица рукавом рубашки, не соображая, что делать дальше, как поступить.

– Спокойно, спокойно… – произнес он не своим голосом, хриплым и тусклым. – Иди к детям. И вызови милицию. – Она таращила безумные глаза и явно ничего не слышала, пришлось повысить голос: – Милицию вызови!

– Но… но-мер какой? – выдавила Полина, пятясь назад.

– Он везде один. Ноль-два.

Пот заливал глаза, Сергей снова вытер его рукавом рубашки и замер: а где Глеб Спасский? Где его дети? Мать? Они все жили в одном доме. И что здесь произошло? Где были соседи? Неужели не слышали автоматных очередей?

До приезда милиции Сергей решил осмотреть весь дом и попытаться понять, что все-таки здесь случилось. Осторожно ступая, дабы не наследить, Сергей обошел комнаты первого этажа, попал на кухню – никого. Только беспорядок. Чудовищный беспорядок. Что здесь искали во всех комнатах и углах?

Сергей вернулся в гостиную, заметил узкую лестницу, ведущую на второй этаж. Перил он не касался, ступал на самые кончики носков и на край ступенек. Едва он достиг поворота лестницы, как тут же застыл. Там головой вниз лежал юноша. Это Егорка, сын Спасского. Сергей его видел один раз, когда ехал с Кавказа домой и остановился у Глеба погостить вместе с Зябловым, которого, разумеется, все звали коротко – Зяблик. Егору тогда было девять, а сейчас ему двадцать… Было… Было! Всего-то!

Сергей чувствовал комок, подступивший к горлу, чувствовал, как у него подкашивались ноги, но, переступив через труп, он все же поднялся на второй этаж. Снова нужен свет. Выключатель оказался у плеча, Сергей ногтем мизинца нажал на краешек клавиши. Нельзя оставлять свои пальцы – вдруг тут есть отпечатки преступников. Загорелась цепочка из круглых светильников, вмонтированных в потолок.

Сергей опустил голову – он должен видеть, куда ступать. По полу пролегла кровавая дорожка. Значит, Егора убили в комнате, затем тащили волоком, но почему-то бросили…

Он стиснул зубы, сдержав крик ярости, пошел по стенке в ту комнату, дверь которой была открыта, оттуда же шел кровавый след. Заходить не стал. Комната была слишком мала и пуста. Теперь Сергей, достав платок и обмотав им пальцы, осторожно открывал двери… Их было три. Пусто… Пусто…

Открыв третью дверь, Сергей зажмурился и встряхнул головой. Нет, это плохое кино… Или страшный сон… Или он попал в зону аномальных явлений, где людей преследуют кошмарные видения. Сейчас откроет глаза – и все исчезнет.

Открыл глаза – нет, не исчезло. Симе было шесть, теперь ей семнадцать. И тоже было! Первый порыв, которому подчинился Сергей, – накрыть обнаженное тело на безобразно смятой кровати. И он сделал к Симе несколько шагов, очутился в комнате, однако вовремя вспомнил, что до приезда милиции ничего нельзя трогать. Нельзя – это слово сейчас надо помнить постоянно. И надо выйти отсюда, чтоб ненароком не сделать того, что нельзя.

Сергей развернулся на сто восемьдесят градусов, намереваясь бежать вниз, потом на улицу, здесь он попросту задыхался…

И замер на полушаге, потому что увидел его – Глеба Спасского, своего друга, именно о таких друзьях слагают песни. Когда-то им повезло, повезло настолько, что прошедшие двенадцать лет они ежечасно помнили об этом и жили с осознанным счастьем внутри, потому что понимали: их могло бы и не быть. В сущности, Глебу Спасскому Сергей был обязан тем, что жив… как и еще несколько ребят, которых он вывел из котла, потому что был умным и любил жизнь. И вот эта самая жизнь из Глеба ушла.