Мария Ланг - Наследники Альберты

- Подумать только! - воскликнул пастор.- И это в Латинской Америке! А что она еще вспоминала?

- Она рассказывала о господской усадьбе в Лубергсхюттане. О книгах и картинах, о том, что она уехала оттуда, не претендуя на это богатство. Но думаю, Франс

Эрик выплатил своей мачехе и ее сыну их долю. Именно эти деньги и помогли ей с инженером Хамбрасом уехать в Венесуэлу и там обосноваться.

- Похоже на правду,- согласился пастор.- Как раз тогда Франс Эрик получил миллионное наследство от своей почти столетней бабушки и, по его словам, все до

последнего эре вложил в производство, результат не замедлил сказаться.

- Однако кое-какие драгоценности Пепита все-таки увезла,- продолжал Эдуард.- Например, этот медальон. Она его обожала, называла Францискиным и считала, что он приносит удачу. Поэтому, когда у отца появился золотой скорпион, она подарила ему медальон в качестве футляра для амулета.

- Я вижу, она не забыла Луберг.схюттан. А какие-нибудь связи с родиной у нее сохранялись?

- Ей было не до того. Они постоянно переезжали с места на место. При этом она всегда жила в тревоге за отца. Перед смертью она мне сказала: «Береги медальон. Отвези его на родину, к Франциске и святому Улофу. Мне не следовало забирать его из Швеции».

- Сделанного не воротишь,- проговорил пастор.- Благодарю за беседу. Ну, пойду, иначе я тут задохнусь от твоего дыма.

- Разве здесь накурено?

- Тебе тоже ничего не стоит отравиться угарным газом,- предупредил пастор.- У тебя нарушено обоняние. Как ты обходишься без сигарет во время дежурства в больнице?

- В помещении для медицинского персонала курить не запрещают. И в Дании тоже…

- Да, кстати. Зря ты сегодня так обидел Мирьям.

- Это она меня обидела.

- А вчера? Когда ты на кухне разглагольствовал о своей нищете и богатой наследнице. Разве это было необходимо?

- Но это правда. Вчера это была еще правда.

- Такой уж ты правдолюбец? Знаешь, как говорят у нас в Смоланде? - Взявшись за ручку двери, пастор Люнден медленно и отчетливо произнес: - С чертом дело имеют дважды-когда выбирают пастора и когда делят наследство.

Эдуард разделся, натянул черную пижаму и отправился в ванную. Проглотив две таблетки снотворного, он вернулся в уютную, но прокуренную комнату.

- Один гость ушел, другой пришел. Что тебе нужно?

- А как ты думаешь?

- Никаких ссор,- отрезал он.- На сегодня хватит. Мирьям поднялась с кровати и подошла к нему так близко, что ее белокурые волосы защекотали ему лоб, а шелковая сорочка коснулась его тела.

- Я хочу знать,- прошептала Мирьям, губы ее приходились на несколько сантиметров выше его уха.- Я хочу знать все о медальоне, об амулете…

- Только не сегодня!

Резким движением Эдуард оттолкнул ее, и она отлетела к кафельной печи.

- Для меня это важно, слышишь? Для нас обоих важно,- процедила Мирьям сквозь зубы.- Так или иначе, ты все время обманывал меня, скрывая свои истинные

намерения. А я не люблю, когда меня обманывают и используют для своих целей.

- Господи, Мирьям, давай выясним отношения в другой раз, а то я уже принял две таблетки снотворного. Чего я не люблю, так это когда в час ночи меня допрашивают о моих истинных намерениях.

- Ну, нет, так легко ты от меня не отделаешься! Какого черта ты до сих пор прятал свой медальон? Боялся обнаружить, что мы с тобой фактически родственники?

Молчание Эдуарда вдохновило Мирьям на новую тираду:

- А Альберта! Бедная старуха думала-гадала, написала в феврале новое завещание. Зря беспокоилась. Если б ты на крещенье, когда был здесь впервые, назвал свое истинное имя. Или…- Пальцы Мирьям скользнули по шнурку вьюшки.- Или ты все-таки открылся ей, только в другой раз?

- В другой раз я ее не видел,- сухо ответил Эдуард.

- А на пасху? - намекнула Мирьям.- Вечером в понедельник? Когда я ждала тебя у «Трех старушек»? Молчишь? Как прикажешь понимать, что…

Эдуард Амбрас распахнул дверь спальни.

- Я принципиально не отвечаю на оскорбительные намеки. Сделай милость, иди отсюда, пока я тебе не врезал.

Выкурив последнюю сигарету, он растянулся на постели Альберты, погасил лампу и мгновенно уснул.

На рассвете он спал беспробудным сном. И не слышал, как щелкнула дверь, не слышал шагов, приглушенных мягким ковром.

Не видел руку, схватившую медальон, оставленный на ночном столике.

Блеснул золотой скорпион.

Он крепко спал и не почувствовал боли от укола, когда ему в шейную вену вонзилась смертоносная игла.

Амулет, которому он доверил свою жизнь, погубил его.

В понедельник утром черный «мерседес» комиссара Вийка возвращался в Стокгольм. День был серый, и в воздухе висела изморось, правда, ветер стих, и комиссар больше не опасался, что добротную виллу его матери затопит водой.

Город отделался сравнительно легко, зато в других местах стихийное бедствие нанесло большой ущерб. Озимые были уничтожены, весенний сев задерживался. Затопленные предприятия остановили работу, на муниципалитет свалились огромные непредвиденные расходы по эвакуации шахт, починке насосных станций и плотин, строительству новых дорог и мостов. В полной беспомощности люди смотрели, как неуправляемая сила прямо на глазах разрушает их дома.

В Арбуге Кристер услышал, что из-за паводка движение по шоссе Е-18 и Е-3 сильно сокращено или даже вовсе перекрыто. По крайней мере, не надо ломать голову, какое из них предпочесть.

В одиннадцать часов по полицейской рации его вызвали обратно в Скугу.

- На одной из прибрежных вилл обнаружен труп. Обстоятельства подозрительные. Адрес: Хюттгатан… Повторяю. Обнаружен труп, похоже, это убийство. Возвращайтесь.

Кристер Вийк вздохнул, но стал разворачивать машину. Он жалел, что так безоговорочно пообещал две вещи: в два часа явиться в комиссию по уголовным делам и вечером успеть ко второму акту «Летучего голландца», в котором мечтательная Сента поет свою знаменитую балладу.

Человек моей профессии, думал комиссар, не имеет права давать обещания.

Возле живой изгороди из сирени, покрытой свежей весенней зеленью, стояли частные и полицейские машины.

В саду адвокат Сванте Странд обнимал Полли.

Она плакала, ее била дрожь. Носового платка у нее не оказалось, и Сванте Странд, порывшись в карманах, протянул ей свой.

- У нее сильное нервное потрясение,- объяснил Сванте комиссару.- Зря я вчера уехал отсюда, это случилось после моего отъезда.

- Отведите ее домой, и напоите коньяком,- распорядился комиссар Вийк.

В холле у телефона он увидел пастора. Тот опять был в черном сюртуке. Зажав трубку рукой, Рудольф Люнден мрачно сказал:

- Наверху. Идите туда.

На втором этаже, в коридоре и узкой комнате для музыкальных занятий, суетились полицейские, фотографы и криминалисты.