Наталья Борохова - Соблазн для Щелкунчика

Марина мечтала поскорей оказаться в комнате для свиданий, закрыть за собой дверь и не видеть больше никого, кроме Сергея. Но все было не так просто. Комнат было несколько, а вот кухня и туалет одни на всех. При таких условиях хочешь не хочешь, а затаиться, как зверек в своей норе, не было никакой возможности. «Тут вам биде не поставлены, – острила одна из служащих. – Подмываться будете в порядке живой очереди».

Небольшая комнатка, скудное убранство которой составляла кровать, стол и две табуретки, красноречиво свидетельствовала о своем назначении. Здесь поглощали пищу и занимались любовью. Замызганный матрац хранил на себе следы многих постояльцев. Мысль о том, что творилось на этом убогом ложе, вызвала у Марины чувство брезгливости. К горлу подкатила тошнота. Она, стараясь скрыть свои чувства, начала расставлять на столе кастрюльки, баночки, судки.

Сергей подошел и обнял ее. Она не противилась. Он начал целовать ее, нащупывая пальцами пуговицы на блузке.

– Подожди, Сережа, – постаралась вырваться она.

Конечно, она знала, что должно случиться, и бог знает сколько ночей, глядя заплаканными глазами в потолок своей одинокой спальни, она представляла их встречу. Но теперь ей хотелось, чтобы все было не так. Чтобы Сергей сел с ней рядом, глядя счастливыми глазами на ее взволнованное лицо, слушал бы последние новости из дому, которые она без умолку ему выкладывает, ласково сжимал ее руку. Эти минуты представились самыми счастливыми. Затем они бы занялись любовью: вначале нежно, едва сдерживая разгорающуюся страсть, затем – неистово. Наконец, насытившись друг другом, они, блаженно раскинувшись на кровати, лежали бы, почти не шевелясь. Возможно, она бы положила голову на его грудь, а он кончиками пальцев тихонько поглаживал ее волосы.

Но он жадно рванул на ней блузку, пуговица запуталась в волосах, причиняя ей боль. Затем он грубо повалил жену на кровать и овладел ею. Она едва сдержала стон. О блаженстве не могло быть и речи. Марина, закусив губу, мечтала, чтобы все побыстрей закончилось. На ее глаза уже набежали слезы. Он, утолив свою откровенно животную страсть, наконец оставил ее в покое.

– Тебе было хорошо? – поинтересовался он.

– Да, – солгала она. Что она могла еще сказать?

У нее создалось впечатление, что она только что побывала в постели с незнакомцем.

Сергей поцеловал ее в макушку, правильнее сказать, клюнул – нечто без эмоций и любви. Она положила ему в тарелку жаркое, и он принялся за еду. Тщательно пережевывая пищу, он пил приготовленный матерью компот и почти не глядел на Марину. Она же, отведя глаза куда-то в угол, изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Наконец он насытился, вытер салфеткой рот и отодвинул в сторону тарелку.

– Расскажи, как живешь, – попросил он.

Марине все это напоминало сюжет когда-то виденного фильма: вернувшийся из заключения муж, наевшись домашних пирогов, приступал к допросу с пристрастием: «Расскажи, милая женушка, как ты меня ждала», – вопрошал он. Далее следовала порка благоверной с использованием ремня – для профилактики, на всякий случай.

– У меня все нормально. Кстати, я чуть не забыла. У меня есть письмо от твоей матери.

Марина делано засуетилась. Вытащила из сумки конверт и протянула его Сергею. Тот едва на него взглянул, засунул в карман брюк и пытливо уставился на Марину. Она почувствовала себя неуютно.

– Что молчишь? Вижу, ты не очень рада нашей встрече?

Одна маленькая юркая слезинка все-таки сорвалась с ее ресниц, Марина сердито вытерла ее рукой. Затем вторая, не удержавшись в наполненных влагой глазах, скатилась вслед за первой. И наконец целый дождь соленых капель полился по уже проторенному пути. Вытирать их не было уже никакого смысла, и Марина безвольно отдалась внезапному потоку, с удивлением замечая, что накопившаяся горечь уступает место холодному безразличию.

Сергей, казалось, только теперь очнулся. Он обхватил ее плечи и, укачивая, словно малютку, принялся утешать. Он шептал ей ласковые слова, бормотал что-то вроде извинений, но она не была способна вникнуть в их суть, только вслушивалась в глубь собственных переживаний. Внутренний голос перешел у нее в безутешный вой, рвущийся наружу, как зверь из клетки.

– …плохо, все плохо. Я не могу без тебя…

Эти бессвязные слова бальзамом лились на его сердце, наполняя его почти беспричинной радостью. Да, он за решеткой. Да, надежд никаких нет. Но его женщина, единственная для него во всем мире, сейчас рядом с ним. Ах, если бы можно было запереть его с ней на всю жизнь в этой унылой комнатенке, он не стал бы роптать на судьбу. Но время идет, и через несколько часов ее здесь не будет! От этой мысли ему становилось нестерпимо больно. Он обнял ее. Она же, как и мечтала, прижалась к его груди и замолчала. Так они сидели долго, затем о чем-то говорили. Марина с удивлением заметила, что ведет себя с мужем как-то неестественно, словно заглаживает перед ним вину. Она, как верная собака, жадно ловила любое обращенное к ней ласковое слово, подхватывала любую, пусть даже не самую остроумную, шутку. Она с удовольствием подкладывала бы ему еду, суетилась вокруг него с тарелками, вытирала салфеткой его испачканные пальцы, подперев щеку рукой, выслушивала бы его рассказы о житье-бытье, только бы он был оживлен и весел, только бы не бросал на нее временами такой странный, испытующий взгляд.

«Да что со мной такое? – удивлялась она. – Это же мой Сережа, и я его люблю безмерно. Почему же я заискиваю перед ним, словно боюсь, что он узнает обо мне такое, что разом изменит его отношение ко мне? Бог свидетель, мне не за что краснеть. Мне не с чего трястись перед ним как овечий хвост. Неужели я боюсь? Только вот чего?»

Марина боялась. Она не хотела себе признаваться в том, что мерзкий скользкий страх уже прочно поселился в ее душе. Она с отчаянием поняла, что любит Сергея так сильно, что не может даже подумать, что потеряет его. Если у него все так плохо, как рисовал ей Полич, то единственное, что ей остается на многие годы, – это такие вот свидания, в таких отвратительных местах, и такая же любовь: дикая, торопливая, без ласки и нежностей, словом, звериная; а кроме того, тяжелый взгляд, от которого не убережется ни одна жена заключенного, – не изменяет ли она, чем занимается долгими вечерами у себя дома. Недоверие в его глазах, потом – отчуждение… Не случайно, что после освобождения многие браки рассыпаются, не выдержав груза подчас необоснованных подозрений.

Марина цеплялась за свое счастье столь же отчаянно, как утопающий хватается за соломинку. Она обнимала Сергея, нашептывала ему ласковые слова, но ощущала уже испытанное ею странное чувство, что все это происходит не с ней, а она наблюдает происходящее со стороны.