Сергей Шведов - Проклятие Евы

– Страшновато, – поежился я.

– Да, – подтвердил Иван Алексеевич. – И отголоски этого страшного обычая дожили до наших дней. Ты, наверное, слышал, как в наших тюрьмах поступают с насильниками? Так вот, именно насилие над женщиной у наших предков считалось одним из самых страшных преступлений. Особенно над беременной женщиной, девушкой или девочкой. Они находились под покровительством высших сил, и насилие над ними приравнивалось к святотатству, к оскорблению богов. За что и следовала жестокая расплата. Кстати, именно женское проклятье, проклятие Евы, считалось наиболее страшным и действенным. Соколовский считал, что само слово «мат» из женского, материнского проклятья и пришло к нам из времен матриархата, когда роль женщины в религиозных культах была определяющей. Можно вспомнить в этой связи хотя бы фурий в древнеримской мифологии, которые вершили волю богов, расправляясь с проклятыми.

– Соколовский опубликовал свои работы?

– Нет, – грустно покачал головой Иван Алексеевич. – Время было смутное. К тому же Соколовскому в последний год было не до публикаций научных работ. Дело в том, что какие-то подонки убили его беременную жену. Она была редкостной красавицей.

– Убийц нашли?

– К сожалению, нет. Хотя у Соколовского были подозрения. Он не верил прокуратуре, он не верил милиции. Мы пытались ему помочь. Ходили, хлопотали. Не исключаю, что смерть его не была случайной.

– А дети?

– Девочкам тогда было лет по девять-десять, по-моему, они близнецы. Их забрали к себе родственники Евы, так звали жену Всеволода Соколовского.

На меня эта трагическая история семьи Соколовских, рассказанная Иваном Алексеевичем произвела, надо сказать, сильное впечатление. Я правда не рискнул бы утверждать, что между событиями десятилетней давности и нынешними трагическими происшествиями с Песковым и Кошелевым есть какая-то связь, но Рыков, которому я передал разговор с Семеновым, был иного мнения. Во всяком случае, он не поленился и сделал запрос по поводу Соколовской. Надо сказать, что нюх и в этот раз не подвел опытного оперативника. Из подробностей дела, которые он нам с Черновым поведал, выяснилось, что кто-то очень влиятельный все время тормозил расследование по делу Евы Соколовской. Рыков развил бурную деятельность, опросил своих коллег и, проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что этим озабоченным человеком вполне мог быть Николай Семенович Бахвалов, человек, ныне занимающий ответственный пост в областной администрации, а во времена десятилетней давности, бывший вице-мэром нашего славного города.

Разумеется, Бахвалов, дядька солидный и достигший пятидесяти пятилетнего рубежа, вряд ли был лично причастен к этому преступлению. Я имею в виду изнасилование и убийство Евы Соколовской, зато у нас были некоторые основания полагать, что к страшному преступлению может быть причастен его отпрыск, ныне вполне солидный преуспевающий бизнесмен, а десять лет назад студент вуза. Тем более что люди, знавшие Бахвалова-младшего той поры, отзывались о нем далеко не лучшим образом. В ту пору это был наглый, самоуверенный и на многое способный красавчик. Словом, хамоватый сынок влиятельного папы. И самое любопытное, он в ту пору был очень близко знаком, как с Семеном Песковым, так и с Максимом Кошелевым.

– К сожалению, – развел руками Рыков, – прокуратура не усматривает никакой связи между делом Соколовской и смертью Пескова и Кошелева. И формально они правы. Аркадий Бахвалов даже не упоминается на страницах этого дела десятилетней давности. Так же, впрочем, как и его ныне покойные друзья. В общем, я связан по рукам и ногам.

– А смерть Всеволода Соколовского? – напомнил Чернов.

– Соколовский был сбит машиной. Несчастный случай. Водитель с места происшествия скрылся и найти его не удалось.

– Видимо, не слишком искали, – заметил я.

Все надежды капитана Рыкова были на нас с Черновым. Чернов, как практикующий юрист и известный в городе частный детектив, не то чтобы мог отмахнуться от мнения прокуратуры, но во всяком случае имел большую свободу рук, чем несчастный опер, обложенный параграфами закона, как волк красными флажками. Что же касается меня, то я вообще птица вольная, и остановить меня может только пуля, неосторожно выпущенная из охотничьего ружья.

– Ты не очень-то хвост распускай, сокол наш парящий, – остерег меня Рыков. – Отец и сын Бахваловы люди в нашем городе очень влиятельные. Понимаешь, очень. И если у них под ногами начнет путаться какой-то там фотограф, со своими неудобными вопросами, то они найдут способ от него избавиться.

По данным, хранящимся в картотеке Чернова, вокруг Бахвалова-старшего крутились большие деньги. Вникать во все эти финансовые махинации я не стал, но и без того было понятно, что Николай Семенович имеет выходы в самые высокие федеральные сферы. А что до Бахвалова-младшего, то здесь связи тянулись не только вверх, но и вниз, то бишь в сферы криминальные. Словом, та еще была семейка.

Чернов, используя свои тайные и явные связи, все-таки умудрился договориться о встрече с областным сановником. Причем встречу ему назначили ни где-нибудь, а в загородном особняке Бахваловых. Подъехав в назначенное время к вышеназванному объекту, я пришел к выводу, что назвать простым таким словом «особняк» это сооружении, мало будет. Здесь более подходящим является слово «дворец». Чернов в ответ на мои научные изыскания только плечами пожал. Был он в это серенькое осеннее утро напряжен и отмобилизован, словно в одиночку собирался взять на рогатину медведя. Что касается меня, то я завелся. Уж больно страшной и несправедливой мне показалась судьба Евы и Всеволода Соколовских, и если я не в силах изменить прошлое, то, во всяком случае, сделаю от меня все зависящее в настоящем, чтобы люди виновные в их смерти, не дожили в спокойствии и довольстве до старости. Я не знаю, что это такое. Я не знаю, что нас гонит по следу. Меня, Чернова, Рыкова. Можно назвать это чувство азартом охотника, но вряд ли это будет правдой. Деньги здесь тоже особой роли не играют, хотя материальный стимул имеет место быть. В торжество закона ни я, ни Чернов не верим. Тогда что же движет нами? Жажда справедливости? Неужели справедливость стоит того, чтобы из-за нее подставлять лоб под пули? Да ведь никто, в сущности, не знает здесь, на Земле, что справедливо, а что нет. Во всяком случае, есть очень серьезные разночтения. Возможно, о справедливости больше знают выше. Но, к сожалению, я атеист по образованию, воспитанию, образу мыслей, и только иногда у меня появляется ощущение, что статистика знает далеко не все, а есть Некто, который знает гораздо больше.

Николай Семенович Бахвалов, что стало ясно мне по первому же брошенному на него взгляду, тоже был атеистом. А после недолгого обмена любезностями выяснилось, что мистицизм чужд ему настолько, что у нас есть шансы быть выброшенными из его дворца доблестными охранниками раньше, чем мы успеем изложить ему суть проблемы.