Анна и Сергей Литвиновы - Леди Идеал

– Мы хотим узнать о том, что случилось в Западном медицинском центре. Шесть лет назад. Вы ведь именно за это мстите Полине, верно?

Таня восхитилась: отчиму удалось так уверенно сказать, будто он и правда был в курсе.

И блеф сработал. Потому что Валентина Георгиевна повесила голову и пробормотала:

– Кто вам сказал?..

И, не дожидаясь ответа, тихо добавила:

– Хотя, какая разница… Я надеюсь только на одно. Что вы поймете, за что я так ненавидела Полину…

Валентина нервно затянулась сигаретой и задумчиво произнесла:

– Мой сын умер при родах. А как вы думаете, каково это – когда твой ребенок умирает?

Вопрос явно был риторическим, гости молчали, а женщина горячо продолжила:

– И совсем неважно, нужен был тебе этот ребенок или нет… Я на тот момент абсолютно нищей была: ни кола ни двора. Казалось бы, даже на руку. Забудь – и живи новой жизнью. Ищи работу, ищи мужа, заводи с ним новых детей… Но только мне каждую ночь снился мой погибший сын. – Она затушила сигарету и тут же закурила новую. Судорожно сглотнула: – Я ведь заставила их. Они мне его показали. Такой крошечный, беззащитный. И беленький, словно ангелочек. Лежит, ручки разбросал, будто уснул…

Она сделала три затяжки подряд, с отвращением затушила сигарету, вскочила, нервно прошлась по комнате. Бессильно опустилась на диван.

– Я ничего не могла с собой поделать. Я вбила себе в голову, я не сомневалась: я виновата в смерти моего ребенка. Он умер лишь потому, считала я, что я его не хотела, боялась, что он свяжет меня по рукам и ногам. И это чувство вины осталось со мной навсегда. Вся моя дальнейшая жизнь, успехи, радости – все теперь было не по-настоящему. Потому что я помнила, всегда помнила ту новогоднюю ночь. И детские глазки, которые закрылись… Потому что я не хотела, чтобы они смотрели на свет!

Валентина всхлипнула, закрыла лицо руками, помолчала. А когда заговорила снова, ее голос был сух:

– Но только никого не интересовало, что происходит в моей душе, и надо было жить дальше. Я изо всех сил старалась забыть о своей вине, о смерти сына. Нагрузить себя как можно больше. Чтобы только не думать об этом. Две работы, языковые курсы, курсы секретарей, а еще раз в неделю волонтером в больнице, где лежали детки-отказники. Я ухаживала за ними, улыбалась им, укачивала, играла… А когда ловила их робкие улыбки в ответ, каждый раз надеялась, что мой погибший малыш меня простил. Время шло, боль притупилась. Я устроилась секретарем в крупную компанию, сняла квартиру, пошла учиться в автошколу. А однажды, когда в очередной раз возилась с малышами в детской больнице, – ее голос снова дрогнул, – ко мне подошла одна из сестричек. И сказала, что ей нужно со мной серьезно поговорить. «Пойдем, покурим», – предложила я. «Нет, не здесь!» – испугалась та. Я дождалась конца ее дежурства, мы вместе вышли из больницы, и она мне сказала, сказала… – на глазах Валентины выступили слезы, – что мой сын, оказывается, жив!

– Как? – выдохнула Татьяна.

И даже бесстрастный Валерий Петрович не удержался – судорожно сглотнул.

– Он жив, абсолютно здоров и уже, оказывается, пошел в детский сад, – сухим голосом повторила Валентина.

– Ничего не понимаю… – пробормотала Таня.

А Валентина жестко добавила:

– Только его мамой считаюсь вовсе не я. А Полина Алексеевна Вершинина.

…И дальше жизнь Валентины снова изменилась.

И снова она не знала, как ей жить дальше.

Медсестричка, что выдала ей врачебную тайну, клялась: она все знает совершенно точно. В ту новогоднюю ночь в Западном медицинском центре дежурили две бригады. В каждой врач, акушерка и медсестра. Их команда, незадолго до боя курантов, приняла роды у пациентки Вершининой. Все прошло крайне неудачно, ребенок родился в асфиксии, с тройным обвитием пуповины. Они пытались реанимировать малыша, но тщетно. И именно ей, медсестричке, выпала тяжкая обязанность сказать Полине, что спасти ребенка не удалось.

– Но уже когда я шла в палату, – рассказывала медсестра, – меня вдруг нагоняет доктор. И говорит: «Отбой!» Я, конечно, ничего не понимаю: «Как? Почему?» Они, может, и хотели скрыть – но как, я ведь полностью в теме. Вот и признались. Что сразу после Нового года вторая бригада сделала кесарево бесплатной пациентке, какой-то тетке с улицы. Чуть не бомжихе, но ведь когда с сильными схватками, то отказать даже коммерческий центр не имеет права… И ребенок той не нужен абсолютно, а Полина рыдает, говорит, что не может уйти из роддома без ребенка, а ее муж, разумеется, готов компенсировать все расходы.

– Тебя просто купили! – ахнула тогда Валя.

– Купили, – не стала спорить медсестра. – Но я заходила в твою палату. Разговаривала с тобой, ставила тебе какой-то укол. Я бы тебе сказала, я очень хотела тебе сказать. Но ты, мне показалось, совсем и не переживала. Рассказывала, что новую жизнь решила начать, на курсы секретарей пойдешь… А Полина так радовалась сыну, так его обнимала, так ласкала! И тогда я решила, что все справедливо. А сейчас… – медсестричка вздохнула. – В общем, ушла я из этого медицинского центра. Устроилась сюда, в больницу. И тебя, когда ты волонтером пришла, сразу узнала. Давно за тобой наблюдаю, вижу, какая у тебя боль в глазах. Только теперь поняла, что не имела я тогда права их покрывать. Но что сделано – то сделано. Я тебе все рассказала, просто камень с души. А ты теперь поступай, как хочешь. Решишь судиться с Полиной, забрать ребенка себе – я готова все подтвердить.

И перед Валей встал выбор. Потребовать экспертизы ДНК, затеять громкий процесс, отобрать ребенка, огорошить, что его родители – не родные. Это будет по меньшей мере жестоко. Тем более что мужа у нее по-прежнему нет, и на работе она пропадает сутками – стоит ли вырывать мальчика из привычной обстановки, селить в съемную квартиру (своей не было и пока не предвиделось), бросать на попечение равнодушных нянь?

Она решила в любом случае не спешить. Сначала познакомиться с Полиной, присмотреться к ней. Понять, что та за человек. И, если вдруг она окажется достойной матерью, может быть, действительно все забыть. Оставить у нее своего сына. А самой только издали наблюдать за ним. И убеждаться, что у ее кровиночки все хорошо.

– Тут моя профессия очень на руку оказалась, – рассказывала Валентина. – Хорошие секретари – они ведь на вес золота. А у меня к тому времени уже квалификация была высочайшая. Печатаю – триста ударов в минуту, свободный английский, да и общаться я всегда умела. Полина на тот момент работала исполнительным директором в небольшом рекламном агентстве. Секретаря они не искали, но я все равно решила рискнуть. Отправила свое резюме, зарплату попросила смешную. Они клюнули, пригласили на собеседование, а на нем я уж все сделала, чтобы понравиться Полине. Меня взяли в штат – и с тех пор с Полиной мы не расставались. Я, без преувеличения, ее правой рукой стала. И в доме бывала, они меня изредка приглашали. И каких только сил мне стоило не прижимать ее – моего! – сына к груди, а всего лишь играть с ним в машинки… Очень скоро я поняла, что за человек Полина. На первый взгляд – мягкий, сладкий, добрый, понимающий. С ней уютно, ей хочется доверять. Но, едва ты расслабишься, она тут же ударит тебя из-за угла… Полина ведь долго ко мне присматривалась, а когда решила, что может на меня положиться, уже ничего не скрывала, ни одной своей подлости. Я и про то знаю, как она тебя, Таня, подставила. И твою, Анаит, историю. И как она со своей сестрой обошлась… И до этого много всего было… Вот и накипело, наконец. И я решила – отомстить Полине за себя. И за всех тех, кого она в своей жизни уничтожила.