Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

- Ты, конечно, удивлен, что я вызвал тебя ночью?спросил Бертгольд, неожиданно остановившись перед Генрихом.

- Не только удивлен, а и немного взволнован. Что случилось?

- О, ничего серьезного, обычная формальность. Не совсем приятная, но необходимая для окончательного оформления твоих документов.

- Мне так надоела двойственность моего положения, что я с радостью пойду навстречу самой большой неприятности.

- Понимаю твое самочувствие и твое нетерпение. А поэтому давай быстрее избавимся от хлопот... Ты имеешь представление о дактилоскопии? Может быть, даже помнишь, как перед отъездом из Германии...

- Вы хотите сказать, что перед отъездом у меня взяли дактилоскопические отпечатки? Погодите, я постараюсь вспомнить...

Генрих озабоченно потер лоб рукой.

- Нет, не помню!

- Выходит, что и твоя исключительная память иногда изменяет тебе?

- О, память ребенка фиксирует лишь то, что его заинтересовало. Возможно, эта процедура не привлекла моего внимания, и я считал ее просто игрой. Если, конечно, это произошло и кого-нибудь действительно могли интересовать отпечатки пальцев маленького мальчика.

- Это интересовало не кого-либо, а органы разведки. К счастью, отпечатки сохранились.

- Теперь, наконец, я понял, о какой формальности вы говорите.

Генрих брезгливо поморщился и с отвращением передернул плечами.

- Воспринимай это и сейчас как игру. Ибо эта формальность больше всего похожа на игру. И поверь, мне самому очень неприятно, очень обидно... Эту миссию я взял на себя, чтобы обойтись без лишних свидетелей.

- Боже, какое счастье, что судьба свела меня с вами, герр оберст!

Подойдя к столу, Бертгольд вынул из ящика металлическую пластинку, поблескивавшую свежей типографской краской, и маленький кусочек бумаги.

- А теперь, мальчик, подойди сюда и дай мне правую руку. Вытяни большой палец, прижми его к ладони. Вот так...

Ловким движением Бертгольд ребром поставил палец Генриха на пластинку, потом, легонько нажав, повернул его. Теперь с внутренней стороны изгиб большого пальца был ровно окрашен. Тогда Бертгольд прижал его к куску бумаги. На гладкой белой поверхности появился четкий рисунок.

Когда отпечатки были сняты со всех пальцев, оберст с облегчением вздохнул: Генрих выдержал испытание, и он, Вильгельм Бертгольд не ошибся!

Доволен остался и Генрих. На протяжении всей операции ни один из его длинных тонких пальцев даже не дрогнул.

- Разрешите идти?- спросил он оберста, который снова разворачивал карту.

- Да,- Бертгольд вздохнул.- А мне придется еще немало поработать, чтобы кулак, в который мы зажмем врага, действительно оказался железным, как пышно назвали эту операцию в штабе.

Даже не взглянув на карту, Генрих выразил сожаление, что оберст так перегружает себя, и, поклонившись, вышел.

Генрих быстро оделся, и когда в комнату вошел его денщик, был уже готов.

- Подавать завтрак, господин лейтенант?

- Только чашку кофе и бутерброд.

Денщик укоризненно покачал головой, но, встретив холодный взгляд Генриха, молча принялся приготовлять завтрак.

Худощавый, рыжий Эрвин Бреннер, присланный в распоряжение нового сотрудника Коккенмюллером, не понравился Генриху. Особенно неприятное впечатление производили его маленькие желтоватые, как у кошки, глаза, которые всегда, уклоняясь от прямого взгляда, шарили по комнате.

"Надо будет заменить его",- подумал Генрих.

Наскоро проглотив кофе, Генрих пошел в штаб. Как офицер по особым поручениям, он состоял в личном распоряжении оберста и каждое утро должен был являться к своему шефу, чтобы получить то или иное задание. До сих пор Бертгольд не перегружал своего протеже работой его мелкие поручения можно было выполнять, не выходя из штаба. Но накануне перед вечеринкой оберст предупредил, чго хочет дать Генриху задание более сложное и ответственное.

Бертгольд уже сидел у себя в кабинете, и Генрих сразу заметил, что шеф чем-то взволнован.

- Очень хорошо, что ты пришел! Я уже собирался посылать за тобой.

Генрих взглянул на часы.

- Сейчас ровно девять, господин оберст, так что я не опоздал ни на минуту. А вот вы начали сегодня свой день слишком рано.

- И, добавь, не совсем приятно!- хмуро буркнул оберст.

- Какие-нибудь неутешительные известия с фронта?озабоченно спросил Генрих.

Бертгольд, не отвечая, прошелся по комнате, затем остановился против Генриха и внимательно заглянул ему в глаза.

- Скажи, тебе был известен план операции, которую мы назвали "Железный кулак"?

- Я слышал от вас самого, что такая операция должна была состояться, но считал, что я не вправе ею интересоваться, поскольку я еще не был официально зачислен в штаб и даже не стал еще офицером нашей армии... О, не квалифицируйте это, как отсутствие живой заинтересованности в делах нашего штаба. Просто я считаю, что в каждой работе есть известная грань, которую не следует переступать подчиненному. Без ощущения этой грани не может быть настоящей дисциплины, и я, как вы знаете, помогая отцу в разведывательной работе, с детства приучился к этому.

Оберст с облегчением вздохнул:

- Я так и знал!

- Но, ради бога, в чем дело? Неужели я стал причиной тех неприятностей, которые так взволновали вас сегодня?

- Только косвенно.- Оберст взял Генриха под локоть и прошелся с ним по кабинету.- Видишь ли, мой мальчик, есть люди и, к сожалению, среди офицеров моего штаба, которые в успехе другого всегда видят посягательство на свое собственное благосостояние, на свою карьеру, на свое положение в обществе, даже на свой успех у женщин. Таких людей постоянно грызет зависть, и когда они могут сделать ближнему какую-нибудь неприятность, они ее делают. Им кажется, что тогда им прибавится счастья, славы, денег.

- Все это так, но при чем здесь я?

- Неужели ты не понимаешь, что тебе завидуют? Хотят повредить!

- Теперь я уже абсолютно ничего не понимаю, герр оберст, кто мне завидует и кто мне может повредить? Я здесь всего несколько недель, никому ничего плохого не сделал и не имел намерений сделать, никого, кажется, пусть даже невольно, не обидел. И при чем здесь, наконец, операция "Железный кулак"? Герр оберст, я очень прошу объяснить мне все.

- Успокойся! Конечно, я тебе все объясню, и, поверь мне, вся эта история не стоит того, чтобы ты волновался Но сперва скажи мне: какие у тебя взаимоотношения с майором Шульцем!

- С майором Шульцем? - удивился Генрих.- Это такой высокий, тучный, со втянутыми внутрь губами?

- Портрет очень похож!

- Впервые я разговаривал с ним вчера, на вечеринке, причем весь разговор состоял из нескольких слов благодарности в ответ на его тост. До этого мы только здоровались при встрече. Так что ни о каких взаимоотношениях, хороших или плохих, не может быть и речи.