Анастасия Валеева - Летом в Париже теплее

Рита опустила глаза, она не хотела видеть гадкую ухмылку этого самонадеянного бандита в деловом костюме.

– Не пойму, о чем ты? – приподняла свои острые плечи Рита.

– Не поймешь? – с наигранным состраданием, словно Рита была душевнобольной, переспросил Захарыч. – А вот как пропущу тебя через строй, так сразу и поймешь. Видишь, какие у меня ребята, они только и ждут, чтобы заняться тобой! Хочешь узнать, что они делают с такими несговорчивыми маленькими сучками?

Он затрясся в судорожном смехе. Рита заставила себя взглянуть ему в лицо. Омерзительная гримаса уродовала его, скошенный рот напоминал темный провал, брови плясали, как у клоуна, щеки дрожали подобно двум сгусткам желе. Рита вперила в Захарыча немигающий взгляд, победив отвращение и страх. Словно он был скользким гадом или изуродованным бурей деревом. В этом клокочущем смехе было что-то инфернальное, застывшее, несмотря на игру лицевых мышц.

– Я жду, – перестав смеяться, сурово сдвинул он свои короткие брови. – Где деньги?

Это выражение ему совершенно не шло, в нем чувствовалась какая-то неестественность, какая-то мучительная натужность.

– Я ничего не знаю о деньгах. Мой отец мне ничего не говорил о них, – чувствуя с ужасом, что краснеет, отчеканила Рита. – Возможно, папа что-то взял у вас и не вернул, но мне об этом ничего не известно, клянусь. Папа никогда не делился со мной своими планами, а тем более не говорил о деньгах. Он вообще не любил давать мне деньги, говорил, что я всего должна достичь в жизни сама.

– Тогда, может, скажешь мне, где ты была? – в голосе Захарыча скользнула тень сомнения. – Тебя целый месяц с собаками искали.

– Ну… – немного замешкалась Рита, – меня так поразила трагическая гибель отца, что я… решила уехать…

– Куда? – неподдельно заинтересовался Захарыч.

– Ну… – Рита замолчала.

– Дай-ка мне ее сумочку, – Захарыч щелкнул в воздухе пальцами.

Длинный подал ему сумку, содержимое которой Захарыч высыпал на стол. Вместе с остальными женскими штучками из сумочки выпал авиабилет. Захарыч поднял его и принялся разглядывать, прищурив глаза. Наконец, разобравшись в латинских буквах, он помахал билетом в воздухе.

– Вот как, – улыбнулся он, – девочка была во Франции? На какие бабки, интересно?

– У меня были небольшие сбережения… – пожала плечами Рита.

– Кончай врать, сука, – заорал вдруг Захарыч. – Говори, где мои бабки.

– Я… Я не знаю, – промямлила Рита, понимая, что теперь ей придется не сладко.

– Длинный, – Захарыч резко повернул голову к охраннику, – займись ею.

Длинный, осклабившись, направился к Маргарите. Она вся сжалась, ожидая самого худшего, но Захарыч вдруг остановил своего громилу.

– Отставить, Длинный, – он выпятил влажные губы и пожевал ими, – отведи ее в подвал. А ты, – он поднял голову и посмотрел на Риту, – посиди и постарайся вспомнить, куда твой папашка спрятал деньги. Я тебе очень советую вспомнить. Вспомнишь – останешься жить. Нет – умрешь, но перед смертью мои ребята позабавятся с тобой. Так уж положено.

Он с наигранным сожалением развел руками и кивнул Длинному.

Поспешный уход Вероники вызвал в Яне легкое недоумение. Она все еще чувствовала слабость, но постепенно приходила в себя. Когда дрожь в руках и коленях прошла, Яна поднялась с кресла и, открыв все форточки, направилась за занавес. Джемма снова подняла голову и повиляла хвостом.

– Что, проголодалась?

Джемма как-то по-заговорщицки посмотрела на хозяйку. Яна взяла небольшую колбочку с лавандовым маслом и вернулась за стол. Джемма улеглась у ее ног и начала жалобно поскуливать.

– Что с тобой?

Яна хотела уже смежить веки и приступить к процедуре расслабления, но Джемма принялась испускать еще более пронзительные жалобные звуки.

– Не понимаю, – пожала плечами Яна, снова закрывая глаза.

Но расслабиться ей не удавалось, несмотря на самовнушение. Она не могла понять что с нею происходит. Как-будто неведомая сила затворяла перед нею возможность успокоиться и снять напряжение. Яна открыла глаза и в тоже мгновение почувствовала в грудь сильный толчок. Что-то вдавило ее в спинку кресла, а свет погас. На фоне абсолютной черноты Яна отчетливо увидела два огненных силуэта. Они волочили следом за собой какой-то темный комок. Внезапно из этого темного, едва различимого месива пружинисто выпала рыжая прядь. Яна вскрикнула, а Джемма залаяла.

Еще через пару секунд Яна уже стремительно натягивала на себя ставший таким предательски непокорным джемпер. Джемма неистово прыгала рядом. Потом вдруг замолкла и, тяжело дыша, легла на пол.

– Сейчас я оденусь, – пообещала Яна, застегивая джинсы.

Наскоро заперев дверь, Яна, держа Джемму на поводке, вышла за калитку. Взглянула на часы. До ближайшего автобуса – десять минут. Яна вытянула руку.

Водитель остановившегося «жигуленка» шестой модели, сутулый лысый очкарик, согласился взять собаку «на борт» за дополнительную плату.

– Куда едем? – деловито поинтересовался он, когда Яна захлопнула за собой дверцу машины.

– В центр, – озабоченно ответила Яна.

– Центр – это понятие растяжимое, – тоном школьного учителя изрек очкарик, – куда конкретно?

– Я вас очень прошу, поезжайте, – умоляюще посмотрела на него Яна, Мысленно настраивая Джемму на запах Вероники, – не волнуйтесь, я скажу вам, где остановиться.

Водитель потер лысый лоб, недоуменно пожал плечами и нажал на педаль акселератора. За окнами машины замелькали заснеженные виражи и, казалось, с трудом удерживающиеся на них домики. Минут через пятнадцать «жигуленок» подъехал к Крытому рынку.

– Ну, а дальше куда? – недовольно спросил очкарик.

– Поезжайте прямо пока… – озадаченно сказала Яна, поглядывая на собаку.

– Ну вы, гражданочка, даете, – покачал головой очкарик, – первый раз у меня такая пассажирка.

Машина двинулась по Чапаева в сторону Московской. Когда «жигуль» выехал на Пороховую, Джемма дернула поводок.

– Вот здесь, – Яна протянула изумленному водителю деньги, – спасибо.

Очкарик принял гонорар и, еще раз смущенно пожав плечами, плотнее закрыл за Яной дверцу. Джемма яростно тянула поводок, Яна еле успевала за ней. Они буквально влетели в тихий, утопающий в снегу дворик. Джемма быстро обнюхала след от колес машины и потянула к первому подъезду. Яна повиновалась. Вдруг она услышала милицейскую сирену. Пронзительное верещание приближалось с какой-то пугающей неотвратимостью. Яна притормозила и осадила собаку.

На всех парах во дворик въехали два милицейских УАЗика и остановились рядом с Яной. Она широко раскрытыми глазами смотрела, как из них в спешном порядке высаживаются менты, облаченные в бронежилеты, с автоматами наперевес. Сердце у Яны забилось с удвоенной силой. Яна приблизилась к подъезду, у которого только что встал на дежурство плечистый дядечка.