Анастасия Валеева - Паутина

Автомобиль уехал.

– Стой! Стой! – с досадой кричала Мария Егоровна, упав на землю и стуча по ней кулаками.

Прохожие обходили ее стороной. Больше ни Таню, ни Женю старуха не видела. А говорить о них никому не говорила, знала: такие и вправду убить могут. Пятьсот рублей спрятала и пошла снова милостыню собирать. А вечером напилась. Проснулась – денег нет. Так и закончилась ее актерская миссия. И воспоминания о ней не осталось. Разве только одежда из «секонд хэнда» да страх, что кто-то придет и с ней все же расправится.

Этот-то страх, видимо, и заставил ее теперь так быстро расколоться перед Синявским. Виктор с огромным трудом сдерживал себя в течение рассказа Тихоновой. Он то порывался вцепиться ей в горло, то с горящими гневом глазами начинал спрашивать о чем-то, то яростно сжимал кулаки – гадалке несколько раз приходилось останавливать его. Когда Тихонова закончила свое повествование, Синявский стоял бледный, как полотно и тупо смотрел в одну точку. Услышанное было для него шоком.

Нисколько не менее обескураженной чувствовала себя и Милославская. Она и сама не раз хотела остановить старуху, но одергивала себя, понимая, что может только помешать откровению разговорившейся бродяги: та испугается, замкнется, и поминай, как звали. Поэтому Яна терпеливо дослушала до конца. Первые минуты она словно потеряла дар речи и ничего не могла произнести.

Теперь было окончательно ясно – вся эта история исчезновения Ольги Сергеевны Синявской носит криминальный характер. А продажа ее дома и вовсе – настоящая афера. Самое страшное – теперь еще меньше, чем раньше, верилось, что несчастная женщина цела и невредима. Шансы на это, конечно, имелись, но все же гораздо более вероятной оставалась куда менее радужная перспектива развития событий.

Эти же соображения, видимо, захватили и Виктора.

– Боже! Боже мой! – еле слышно лепетал он, схватившись обеими руками за голову, – Бедная мать! В какие сети она попала!

Яна положила руку ему на плечо, пытаясь как-то успокоить, но Синявский, казалось, даже не замечал этого, будучи всецело поглощенным своим горем. Он бормотал еще какие-то отрывочные фразы, не глядя ни на гадалку, ни на съежившуюся и с ужасом ожидающую своей дальнейшей участи Тихонову.

Милославская понимала, что гнев Виктора в любую минуту может обрушиться на бедную старуху и потому немного заслонила ее собой. У гадалки в голове вертелось несколько вопросов, возникших по ходу рассказа Марии Егоровны, но она побаивалась их задать, боясь, что как только бродяга заговорит снова, Виктора она уже сдержать не сможет. Он, безусловно, понимал, что она ни в чем не виновата, но в сложившейся ситуации вряд ли мог руководствоваться здравым смыслом.

– Они… они, – неожиданно обратился Синявский к старухе, – они что-нибудь говорили о настоящей хозяйке дома?

Тихонова несмело покачала головой, глядя то на Яну, но на Виктора. Милославская решила воспользоваться минутой вновь установившегося контакта и, достав из сумочки небрежно свернутый фоторобот, разгладила его и поднесла прямо к лицу Тихоновой. Та часто заморгала, приглядываясь к портрету.

– Она? Знаете ее? – сердито произнесла гадалка.

Мария Егоровна молчала, начала покашливать, потом зачем-то озираться по сторонам. Синявский быстро смекнул, в чем дело, наклонился к старухе, грубо встряхнул ее, ухватив за шиворот, и сквозь зубы, негромко, но очень решительно, заговорил:

– А ну, говори, тварь такая, знаешь эту с-суку или нет?

Тихонова в испуге затрясла головой, завизжала, так что люди вокруг снова дружно посмотрели в их сторону.

– Пусти! Пусти! – верещала она своим осипшим голосом.

Синявский, видимо, сжимал ее ворот еще сильнее. Милославской почему-то не хотелось его останавливать.

– Пусти-и! – еще пронзительней завизжала она, – Она это, она! Танька!

– Та-анька? – ядовито переспросил Виктор, не ослабляя своей хватки, – Танька, говоришь?!

– Ай! Ай! Может, и не Танька! Черт ее знает, кто она! Так она велела называть себя!

Синявский отнял свою руку и еще более злобно посмотрел на старуху. У Милославской все внутри сжалось. Неужели Елена, показавшаяся ей такой симпатичной, так ловко провела ее? Неужели это очаровательное, милое, казалось, доброе и открытое создание всего лишь кровожадный хищник, хитрый, ловкий и расчетливый? Виновата ли Щербатова или этот узел еще более более сложен?

Яна вдруг поняла, что время теперь становится особенно ценным. Если Щербатова виновна, то теперь, возможно, поняв, что пахнет жареным, она предпринимает какие-то активные меры, и медлить – значит, помогать ей в этом. Нет, во что бы то ни стало следовало отыскать ее.

Оставлять так вот Тихонову Милославской тоже казалось невозможным. Еще неизвестно, на самом ли деле в этой истории она сыграла именно такую роль. Даже если и такую, то преступники легко могли устранить ее как свидетельницу, поэтому бродягу необходимо было держать в поле зрения: как свидетель она была нужна и им с Виктором.

Яна поманила пальцем Синявского немного в сторону. Тот взглядом приказал Марии Егоровне оставаться на месте. Она похоже и не собралась его ослушаться: сидела на земле и с досадой потирала ушибленное место.

– Ее нужно отправить на прежнее место, – шепотом сказала гадалка.

Синявский удивленно глядел на Милославскую.

– Вам хотя бы в ближайшее время надо оставаться поблизости: мало ли что, – продолжала она. – Я отправлюсь к той девице и постараюсь вывести ее на чистую воду.

– Вы? Одна? – с неподдельным изумлением произнес во весь голос Синявский.

– Одна? – повторила Яна. – Нет, пожалуй, лучше привлечь Руденко. Да, так будет надежней, – ответила она, скорее, самой себе.

Виктор, похоже, толком ничего не понял, но спорить он, как ни странно, не стал. Наклонившись к Тихоновой, он что-то негромко проговорил ей на ухо. Она стала подниматься.

– Не знаю, как сложатся обстоятельства, – сказала ему Яна. – Я или тут отыщу вас, или в гостинице. Ну, и вы мой номер тоже знаете. Не будем ничего загадывать. До встречи.

– Да-да, – согласился Синявский, – время не терпит. Поезжайте.

Гадалка кивнула в ответ и зашагала по тротуару в сторону места, где можно было поймать машину. Но сделав несколько шагов она остановилась, обернулась и с беспокойством стала наблюдать за удаляющимися в строну перехода клиентом и бездомной старухой.

Только когда они скрылись из виду, она, почему-то тяжело вздохнув, подошла к обочине дороги и, махнув рукой, остановила машину.

– Ну, что у тебя на этот раз? – нахмурившись, но явно с удовольствием ожидая вестей от подруги, спросил Три.

Семерки и стал прикуривать сигарету.

Милославская рассказала ему все новости, не упуская подробностей. Семен Семеныч не мог слушать ее спокойно, расхаживал из стороны в сторону и то и дело восклицал: