Ганс Шнайдер - Ночь без алиби

- Нельзя быть легковерным, но и не надо искать в человеке только плохое, - тихо сказала она. - Они дружили. Отец мне как-то рассказывал, что отступавшая эсэсовская часть угнала с нашего двора весь скот. Может, твой отец тогда его выручил, и без всякой корысти? Конечно, он для порядка взял расписку. Но ведь то была дружеская услуга…

- Нет! Твой отец перед самой смертью назвал нас, Вайнхольдов, сволочами… Хорошо, он был не в себе, да и любил крепкие словечки… С моим отцом он заключил когда-то сделку, за которую потом ему стало совестно, потому что она была преступной, ни больше ни меньше. Значит, что-то он за это время понял или узнал? Когда мы с ним остановились на опушке, он похлопал себя по карману куртки и сказал о каком-то письме, которого, правда, у него не нашли. Что он, морочил мне голову? Никогда не поверю.

- Где же это письмо?

Ула опустилась на скамеечку. Мне уже не сиделось. Надо было что-то делать. Я заходил взад-вперед по кухне, по так ничего и не придумал.

- Где же письмо? - повторила вопрос Ула.

- В руках убийцы, - ответил я не задумываясь.

- Для кого оно опасно?

- Для моего отца!

- А какая убийце польза от письма? Шантажировать он вряд ли собирался, иначе разоблачил бы себя.

- Чепуха!

- Почему? - удивилась Ула.

Я снова уселся.

- На допросе в полиции я говорил об этом письме. Для большей убедительности - хотелось, чтобы они получше искали, - я даже заявил, что твой отец показал мне его. Однако на суде пришлось признаться, что о письме шел только разговор. Ну, а из-за этого они стали сомневаться в моих показаниях, если вообще не сочли за вранье.

- Но отец намекнул, что было в письме?

- Я молчал; боялся, что они заподозрят, будто я его убил, чтобы завладеть бумагой, а потом уничтожил ее перед арестом. Логичный вывод!

- Тебе следовало больше доверять суду, Вальтер!

Я горько рассмеялся.

- После-то хорошо рассуждать.

- Не только после, не мешает хорошенько подумать и до.

- Возможно.

- Да, но загадку о долговой расписке мы так и не решили, - напомнила Ула.

- Не решили. Видишь ли, мой отец получил двор Коссаков. Формально вроде по закону, но мне не верится, что тут все чисто. Я знаю отца. Если ему подвернется случай, он и теперь способен объегорить ближнего. Может, твой отец был как-то связан с этой подозрительной сделкой или просто знал о ней и ему уплатили за помощь или за молчание. Мой отец рассудил так, наверно: осторожность прежде всего. Сегодня друг, а завтра враг. И потому потребовал долговую расписку. Возможно, весной полез он в свой шкафчик, наткнулся на эту бумагу, вспомнил прошлое, и черт его попутал…

- Ничего не бывает без причины, - перебила меня Ула. - Мой отец поначалу ссорился с кооперативом, а потом пошел на мировую и даже выступал против единоличников. А его прежний друг Вайнхольд был самым упрямым из них. И этот друг выставил как щит долговую расписку, пригрозил, что потребует выплаты, ну и мой отец решил защищаться…

Среди крестьян Фридрих Мадер пользовался уважением, его выбрали в члены правления кооператива; а в сельском хозяйстве он был поопытнее самого председателя, да и как организатор - посильнее. Пожалуй, Ула права, так оно и было.

- Чтобы порвать тонкую ниточку, связавшую кооператив и его бывшего друга, мой старик предъявил ему расписку и потребовал должок, убежденный, что твой отец не посмеет возразить и тем самым признать перед односельчанами, что совершил однажды бесчестный поступок. Так, а не иначе обстояло дело. Когда мой старик учует выгоду, он кидается на нее, как голодающий на еду, не думая ни о вилке, ни о ноже; только зыркает по сторонам, чтобы кто другой не ухватил.

В глазах Улы мелькнул ужас…

- Что, если твой отец…

- Нет-нет, на убийство он не способен, к тому же подозрение наверняка сразу пало бы на Вайнхольдов. Тогда, в лесу, мы разговаривали громко. Убийца слышал, что мы спорили, и воспользовался моментом, когда я прижал твоего отца к дереву. Может, он уже стоял там или успел прыгнуть за дерево. Ну и ударил… Была такая темнота, что это вполне возможно.

Мы замолчали. Как все сложится дальше, я не представлял себе. Пока я видел перед собой лишь одну цель: заполучить долговую расписку.

- Бог с ней, с распиской, - сказала Ула.

Я оторопел, но постарался ответить спокойно:

- Нет, я ее заберу.

- Это нечестно.

- Пусть. Кривда на кривду. В этом случае только так и нужно. Может, тогда и получится правда.

Я вспомнил о стальной шкатулке в шкафчике. Вероятно, отец (мне опять не захотелось даже мысленно называть его отцом) вынул из шкатулки обе важные бумаги и, когда я помешал ему своим приходом, положил их на полку. А вскоре, возможно, снова запер их в шкатулку, недоступную для моей отмычки. Что, если в шкатулке спрятаны другие документы, из которых видно, какую сделку совершил отец с Мадером? Надо непременно завладеть связкой ключей! Узнать содержимое шкатулки, а потом уже делать выводы, решать и действовать.

- Неужели нет иного способа? - Ула положила голову мне на колено. - Я не хочу, чтобы ты ее… украл, - прошептала она.

Я погладил ее волосы.

- Он сам отдаст долговую расписку, я заставлю его. На этот раз ему не отвертеться.

- Только не сегодня, Вальтер. Продумай и как следует подготовься. Если сделаешь неверный ход, можешь проиграть всю игру.

Ула права. Проигравшему придется уступить. Но я твердо решил не сдаваться.

Долговая расписка - прошлое - двадцать лет назад… Разве не важнее сейчас искать убийцу? Я вспомнил вчерашний вечер, взломщика, который обыскивал дом Улы. Связано ли это с убийством? Я попытался как-то упорядочить факты, сопоставить их. Но из этого ничего не вышло. Моя уверенность слабела по мере того, как я стал рассчитывать возможные осложнения и способы преодолеть их.

- Вальтер, а не проще положиться во всем на полицию или уж съездить к прокурору Гартвигу? - нерешительно спросила Ула.

- Нет, это мне решать, в какой мере можно позволить полиции вмешиваться в мои семейные дела, а не наоборот, - возразил я.

- Боюсь, что мы совершаем ошибку, - заметила Ула. - Пожалуйста, не горячись. - Она умоляюще поглядела на меня.

Да, так было бы проще, подумал я. Она права. Но у полиции нет основания обыскивать отцовский шкафчик. Кроме того, сегодня рождество. А завтра может быть уже поздно.

Я объяснил это Уле, умолчав, однако, о своем честолюбивом желании сообщить прокурору не только о возникших подозрениях, но и выложить перед ним новые неопровержимые доказательства. Ула успокоилась.

- Обедать придешь? - спросила она.

- Сбегаю по одному делу и скоро вернусь, - пообещал я ей и ушел.

Я хотел поговорить с Соней Яшке. Может быть, она даст мне ниточку, по которой я выйду на след убийцы. Вернер Яшке сам…