Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

Сыщик встал с кресла. Три часа он неподвижно сидел, захваченный рассказом папаши Планта, и только теперь почувствовал, как у него затекли ноги.

- Господин мировой судья извинит меня, - сказал он, - но я очень хорошо представляю себе, что за адская жизнь настала для отравителей уже на следующий день после смерти их жертвы. Какие характеры! И вы, сударь, нарисовали их рукой мастера. После вашего анализа видишь их так же ясно, как если бы изучал их с лупою добрый десяток лет.

Лекок говорил с полной непринужденностью, но в то же время всматривался в лицо папаши Планта, пытаясь определить, какое впечатление производят его комплименты, и думал: «Черт возьми! Откуда этот старикан знает такие подробности? Сам он это написал? А если не он, то кто? Почему, располагая такими сведениями, он молчал?»

Г-н Планта делал вид, что не замечает немого вопроса Лекока.

- Мне известно, - сообщил он, - что не успел еще остыть труп Соврези, а убийцы уже стали угрожать друг другу смертью.

- На их беду Соврези предвидел, что его вдова может захотеть воспользоваться остатками яда из синего флакончика, - заметил доктор Жандрон.

- Да, он был умен, редкостно умен, - убежденно вставил Лекок.

- Берта, - продолжал папаша Планта, - не могла простить Треморелю, что он не воспользовался револьвером, который ему предложили, и не пустил себе пулю в лоб. Но Соврези предвидел и это. А Берта предполагала, что, если бы ее любовник умер, муж все позабыл бы, и нельзя сказать, что она заблуждалась.

- А соседи так ничего и не знали об этой смертельной домашней войне?

- Соседи никогда ничего не подозревали.

- Поразительно!

- Скажите лучше - невероятно, господин Лекок. Никому еще не удавалось так удивительно ловко создавать видимость любви и согласия. Спросите любого орсивальца, и он вам ответит то же, что ответил сегодня утром следователю добрейший господин Куртуа: граф и графиня были образцовыми супругами и не чаяли души друг в друге. Да что говорить, я и сам было попался на эту удочку, хотя знал все, что произошло, то есть я хотел сказать, подозревал.

Хотя папаша Планта почти мгновенно исправился, его оговорка не ускользнула от внимания Лекока. «Да оговорка ли это?»- усомнился он.

А папаша Планта между тем продолжал:

- Гнусные злодеи жестоко наказаны, и вряд ли их кто-нибудь пожалеет. Все было бы прекрасно, если бы Соврези, подстрекаемый ненавистью, одержимый единственной мыслью о мести, сам не совершил недостойного поступка, который я считаю чуть ли не преступлением.

- Преступлением? - изумленно воскликнул доктор. - Соврези совершил преступление?

По лицу Лекока скользнула улыбка, и он тихо произнес, вернее, прошептал:

- Лоранс.

Мировой судья, однако, расслышал его шепот.

- Да, господин Лекок, да, Лоранс. Соврези поступил бесчестно, когда задумал сделать из этой несчастной девушки сообщницу, верней сказать, орудие своей ненависти. Он безжалостно толкнул ее между двух омерзительных хищников, не подумав даже, что они могут ее растерзать. Ведь только назвав имя Лоранс, он заставил Берту не кончать с собой. К тому же он знал про страсть Тремореля, знал про ответную любовь несчастной девушки к его бывшему другу и понимал, что тот способен на все. Он, так предусмотрительно готовивший отмщение, даже не удосужился подумать, что граф может соблазнить и обесчестить Лоранс, что он, Соврези, оставляет ее безоружной во власти самого подлого и низкого совратители.

Сыщик задумался.

- Есть одно обстоятельство, которое я никак не могу понять. Почему Берта и граф, люто ненавидевшие друг друга, но связанные неумолимой волей их жертвы, не расстались по взаимному согласию назавтра же после бракосочетания, как только получили документ, удостоверяющий их преступление?

Мировой судья покачал головой и ответил:

- Я вижу, мне не удалось ясно показать вам страшный характер Берты. Эктор с радостью согласился бы расстаться, но она бы ни за что на это не пошла. О, Соврези прекрасно знал ее! Она понимала, что жизнь ее погублена, ее терзали жестокие сожаления, и ей нужна была жертва, на которой она могла бы отыграться за все свои ошибки и преступления. И этой жертвой стал Эктор. Озлобленная Берта ни за что не выпустила бы свою добычу.

- Нет, право, ваш Треморель был слишком труслив, - вступил доктор Жандрон. - Чего он боялся, после того как уничтожил записки Соврези?

- А кто вам сказал, что он их получил? - удивился папаша Планта.

После такого ответа Лекок перестал расхаживать по библиотеке и уселся напротив мирового судьи.

- Доказательства их уничтожения либо существования для меня, для следствия - это все, - заметил он.

Папаша Планта уклонился от прямого ответа.

- Знаете, кого Соврези выбрал в хранители? - спросил он.

- А! - воскликнул сыщик, хлопнув себя по лбу, как человек, которого внезапно осенило. - Так этим хранителем были вы, господин мировой судья!

А про себя Лекок подумал: «Теперь-то, мой милый, я начинаю понимать, откуда у тебя все эти сведения».

- Да, это был я, - отвечал папаша Планта. - В день бракосочетания вдовствующей госпожи Соврези и графа Эктора я в соответствии с последней волей моего покойного друга пришел в «Тенистый дол» и попросил господина и госпожу де Треморель принять меня.

Хотя они были очень заняты и устали от гостей и всяческих хлопот, тем не менее мгновенно приняли меня в малой гостиной на первом этаже, где был убит бедняга Клеман. Оба были бледны и страшно встревожены. Разумеется, они догадались о цели моего визита и догадывались, что я был назначен исполнителем последней воли покойного. Поздоровавшись с обоими, я обратился к Берте, как предписывали данные мне на письме подробные инструкции, в которых проявилась прямо-таки дьявольская предусмотрительность Соврези.

«Сударыня, - объявил я, - я уполномочен вашим покойным первым супругом вручить вам в день заключения вами второго брака доверенную мне на хранение вещь».

Она приняла пакет с флаконом и рукописью, причем вид у нее был очень веселый, даже радостный, поблагодарила и тут же вышла.

Настроение графа мгновенно переменилось. Мне показалось, он обеспокоился, взволновался. Он сидел словно на горячих углях. Я видел, что ему не терпится кинуться вслед за женой, но он не решается. Я уже собрался откланяться, но не успел. «Прошу прощения, - извинился он, - надеюсь, вы мне позволите? Через секунду я вновь буду к вашим услугам». И граф почти что выбежал из гостиной.

Через несколько минут и он, и жена снова вышли ко мне; оба покрасневшие, глаза у них странно блестели, а голоса, когда они провожали меня и благодарили, еще дрожали от возбуждения. Очевидно, между ними произошла жесточайшая перепалка.

- Об остальном легко догадаться, - вмешался Лекок. - Она, голубушка, вышла и хорошенько припрятала рукопись покойного. А когда новоиспеченный супруг потребовал отдать ее, женушка ответила: «Ищи».