Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

Папаша Планта был уничтожен. Как мог он, старый, искушенный человек, да к тому же судья, тонкий, благоразумный, щепетильный, совершить столь непростительную бестактность? Он обидел, жестоко обидел человека, искренне к нему расположенного, человека, в котором воплотились все его надежды.

- Я был далек от намерения, - начал он, - оскорбить вас, господин Лекок. Вы не так поняли мои слова, которые сами по себе являются лишь риторической фигурой; я сказал их, не подумав и не вкладывая в них никакого особого смысла.

Лекок несколько успокоился.

- Оставим это. На мою долю чаще обычного выпадают оскорбления, поэтому вы простите мне несколько обостренную чувствительность. Не будем больше об этом говорить и вернемся лучше к графу де Треморелю.

Панаша Планта теперь не посмел бы и заикнуться о своем плане, и деликатность Лекока, который вернулся к разговору сам, растрогала его до глубины души.

- Мне остается лишь ждать вашего решения, - вымолвил он.

- Не скрою от вас, - отвечал сыщик, - вы просите от меня непростой услуги, да вдобавок она противоречит моему долгу. Долг велит мне выследить господина де Тремореля, арестовать его и передать в руки правосудия, а вы просите вызволить его из рук закона.

- Только во имя несчастной, которая, как вам известно, ни в чем не виновата.

- Один-единственный раз в жизни, сударь, я пожертвовал долгом. Я не устоял перед слезами несчастной старухи матери, которая ползала у меня в ногах и молила пощадить ее сына. Я спас его, и он стал честным человеком. Сегодня я второй раз превышу свои права и отважусь на поступок, в котором потом, быть может, буду каяться; отдаюсь в ваше распоряжение.

- Ах, сударь, - вскричал панаша Планта, - нет слов, чтобы высказать, как я вам благодарен!

Но сыщик был озабочен и даже, пожалуй, печален - он размышлял.

- Не будем убаюкивать себя надеждами, быть может напрасными, - сказал он. - У меня в распоряжении одно-единственное средство вырвать из рук правосудия преступника, подобного Треморелю, да только вот сработает ли оно? А другого способа я не знаю.

- О, вы добьетесь всего, если захотите!

Лекок не удержался от улыбки - такая простодушная уверенность звучала в словах папаши Планта.

- Конечно, я искусный сыщик, - отвечал он, - но я всего лишь человек и не могу отвечать за то, как поведет себя другой человек. Все зависит от Эктора. Если бы речь шла о ком-нибудь ином, я сказал бы вам: да, я уверен в успехе. Но с ним, признаться, у меня уверенности нет. Остается надеяться на решительность мадемуазель Куртуа - она ведь натура решительная, не правда ли?

- Более чем решительная.

- Ну дай-то бог. Но допустим, нам удастся замять дело. Что будет, когда обнаружат разоблачение Соврези - ведь оно спрятано где-то в «Тенистом доле», и Треморелю не удалось его найти?

- Его не обнаружат, - поспешно ответил папаша Планта.

- Вы в этом уверены?

- Совершенно уверен.

Лекок бросил на старого судью один из тех взглядов, которыми умел исторгать истину из самого сердца собеседника, и протянул:

- А-а!

А сам тем временем подумал:

«Наконец-то! Теперь я узнаю, откуда взялась рукопись, которую мы слушали минувшей ночью, рукопись, в которой были два разных почерка».

После минутного колебания папаша Планта сказал:

- Я вручил вам, господин Лекок, свою жизнь, посему могу доверить и честь. Зная вас, не сомневаюсь, что в любых обстоятельствах…

- Даю слово, что буду молчать.

- В таком случае - слушайте. В день, когда я застиг Тремореля у Лоранс, я решил увериться в том, что до тех пор лишь подозревал. Я вскрыл пакет Соврези.

- И не воспользовались им?

- Я был в ужасе от того, что злоупотребил доверием покойного. И потом, разве вправе я был похитить возможность отомстить у несчастного, который только ради этой мести позволил себя убить?

- Однако вы передали пакет госпоже де Треморель.

- Верно, но у Берты было какое-то неясное предчувствие ожидавшей ее участи. Недели за две до убийства она пришла ко мне и отдала рукопись покойного мужа, которую собственноручно дополнила. Она попросила, чтобы в случае, если она умрет насильственной смертью, я взломал печати и прочел написанное.

- Так почему же вы молчали, господин мировой судья? Почему предоставили мне искать истину вслепую, наугад…

- Я люблю Лоранс, господин Лекок, и если бы я выдал Тремореля, между мной и Лоранс легла бы пропасть.

Сыщик молча поклонился.

«Ах, черт! - думал он. - До чего хитер этот орсивальский мировой судья, он и мне в хитрости не уступит! Ну что ж, он мне по сердцу, так почему бы и не помочь ему немного, хоть он рассчитывает не на такую помощь…»

Папаше Планта не терпелось услышать от Лекока, что за единственное и почти надежное средство он нашел, чтобы не довести дело до суда и спасти Лоранс. Однако он не смел подступиться к сыщику с расспросами.

Сыщик облокотился на письменный стол и смотрел куда-то в пространство. В руке он сжимал карандаш и машинально чертил на бумаге какие-то фантастические узоры.

Внезапно он словно очнулся от забытья. Последняя трудность была разрешена. Теперь его план составился полностью. Он посмотрел на часы.

- Два часа, - воскликнул он, - а между тремя и четырьмя я договорился встретиться с мадам Шарман, что бы разузнать о Дженни Фэнси!

- Располагайте мною, - отозвался судья.

- Превосходно. А раз уж после Фэнси мы собираемся заняться Треморелем, примем меры, чтобы сегодня же со всем покончить.

- Как! Вы надеетесь завершить дело уже сегодня?

- Разумеется. В нашем деле главное - быстрота. Чтобы наверстать упущенный час, порой приходится тратить месяцы. Сегодня, сейчас у нас есть шанс выследить и захватить Эктора - завтра уже будет поздно. Мы либо схватим его в течение суток, либо придется полностью менять тактику. Все трое моих посланцев разъезжают в экипажах, запряженных превосходными лошадьми. Через час они, должно быть, покончат с опросом торговцев мебелью. Если я правильно рассчитал, то через час, самое большее, через два мы получим адрес и начнем действовать.

Говоря это, он извлек из панки листок бумаги со своим гербом - поющим петухом - и девизом «Всегданачеку» и быстро набросал несколько строк.

- Взгляните, - сказал он папаше Планта, - вот что я написал одному из моих помощников:

«Господин Акаб! Немедленно соберите шесть - восемь полицейских, отправляйтесь вместе с ними в кабачок на углу улиц Мучеников и Ламартина и ждите там моих указаний».

- А почему там, а не у вас дома?

- Дело в том, сударь мой, что в наших интересах сберечь время. Оттуда два шага до лавки мадам Шарман и совсем близко до убежища Тремореля, ведь этот негодяй снял квартиру где-нибудь неподалеку от церкви Лоретской Богоматери.