Елена Топильская - Записки сумасшедшего следователя

- Но не в полвторого ночи? - спросила я.

- Нет, Еленочка Валентиновна, ни в коем случае. Засим желаю успехов и откланиваюсь…

Утром дело все же забрали, И сразу арестовали задержанных по подозрению в убийстве. Через день доблестный двадцать второй отдел взял Диму. И его арестовали тоже.

Я поехала к своему бывшему шефу, который из дружеских отношений к двадцать второму отделу лично занялся этим делом. Подергалась в запертую дверь, никто не открыл, хотя на мгновение мне почудился торопливый звон посуды. Постояв под дверьми, я заглянула в канцелярию, где маялся одинокий водитель, и спросила, где шеф? Водила устало ответил, что шеф заперся с двадцать вторым отделом, водку пьянствует. «А вы позвоните в кабинет по телефону», - посоветовал он.

Я так и сделала. Трубку некоторое время не снимали, потом все же шеф отозвался. Я попросила его выйти хотя бы на пару минут, он поломался, но уступил.

Когда он вышел ко мне, дыша в сторону и жуя кофейные зерна, я сказала: «Ты же тоже следователь. Неужели тебя не настораживают белые нитки, которыми шито это дело?!»

Он ответил: «Ерунда, это обычное разбойное убийство, каких сотни. Ничего из ряда вон выходящего в нем нет».

- Шеф, - проникновенно сказала я, - дело у тебя, посмотри экспертизу трупа; ведь смерть наступила в период от 7 до 11 часов утра. А те, кто дает показания, связаны временем: в час тридцать звонили Тараканову, он был еще жив; в час сорок пять Бляхин говорил по телефону с Муриным, который сообщил, что у Тараканова была в гостях девушка и ушла за сигаретами. Мы не можем достоверно узнать содержания разговоров, но время знаем точно - есть распечатка времени звонков, поскольку звонили с радиотелефона. А до звонка Мурину они звонили и стучали в дверь. А пацаны говорят, что когда кто-то звонил и стучал, они уже нанесли Тараканову удары ножом. Но ведь по экспертизе Тараканов умер сразу после нанесения повреждений; как же ты объяснишь, что зарезали они его в полвторого, а умер он в семь?

Распинаясь, я не сразу обратила внимание на то, что шеф смотрит в сторону. «В конце концов, - прервав меня, он сказал: - Ну и что особенного: зарезали его в полвторого, а клиническая смерть длилась до семи».

Я замолчала, пораженная. Говорить больше было нечего. Мы разошлись, он пошел праздновать, а я - осмысливать переворот в медицине.

Оставалось последнее средство - идти к прокурору города. Мы пошли и все рассказали. И тут в который раз я удивилась, какой железный стиль руководства у прокурора, на первый взгляд - мягкого человека. Бузыкину он сказал, не стесняясь подчиненных: «Ты сам во всем виноват, дергался туда-сюда. Меньше надо пить с Управлением угрозыска, а то они тебя напоят, а потом мне же и закладывают, говорят, Бузыкин у себя в кабинете спит и в связи с плохим самочувствием неработоспособен…»

- Дело вернуть в прокуратуру района, - сказал он. А потом неожиданно подмигнул мне и тихо напутствовал: - Давай, Леночка…

Мы успели немножко поработать с задержанными. Девочку пришлось госпитализировать: она стала заявлять, что вообще ничего не помнит, даже того, о чем уже дала показания, постоянно рыдала, и невооруженным глазом было видно, что она проявляет симптомы психической болезни.

Витя стоял на своем; по моей просьбе он описал кортик, которым, как он заявлял, убили Тараканова: обоюдоострый клинок, и даже нарисовал его. Но как только я собралась поговорить с ним на тему о том, что у кортика - трехгранный клинок и, по заключению экспертизы трупа, ранения груди и живота были нанесены ножом, имеющим лезвие и обух, пришел нанятый его родителями адвокат, и Витя стал в голос плакать и отказался говорить.

Посмотрели мы на Диму. Уверенный в себе мальчик; двадцать второй отдел вложил в дело его явку с повинной.

Явка с повинной кратко повторяла уже известные нам экскурсы в протокол осмотра места происшествия, но одна деталь меня умилила - Дима писал, что на месте происшествия он потерял свою кепку - зеленую с «ушками».

Ну этот вопрос решался просто: у Димы были получены образцы крови и отправлены в Москву, где эксперты дали заключение - у Димы иная группа крови, чем у Чумарина, и носить кепку, обнаруженную на месте происшествия, он не мог.

Посмотрев заключение экспертизы, он сказал, что чувствует, что дело пахнет длительной отсидкой, а он так не договаривался.

Он рассказал довольно интересную историю о том, что они с Витей являются профессиональными угонщиками машин. В феврале они вместе с Барчуком попытались угнать машину, но слишком громко хлопнули дверцей. Из дома выбежали люди, которые схватили сидевшего в машине Барчука. Они с Витей успели удрать. Барчук появился дома через день и сказал, что его избили (впрочем, это было видно и так), вынесли из его дома все ценные вещи, отобрали документы и «включили счетчик» за попытку украсть их машину. При этом Барчук пообещал, что и Витю с Димой найдут, так они сказали.

Они стали думать, как отдать «потерпевшим» деньги. Получалось, что заработать они могут только угонами других машин, потому что сумму им выставили большую. А через некоторое время «потерпевшие» им сказали, что они могут выбирать - или едем в лес, или выполняем одну услугу. Услуга нетяжелая: прийти в милицию и сказать, что они совершили убийство, посидеть пару недель, а потом, сказали «заказчики», их выпустят, потому что доказательств на них никаких нет.

Их свозили на Невский и показали двор, где произошло убийство, но к дому не подводили. Потом долго крутили кассету, где был записан осмотр трупа. А потом - вдруг пропали. Потом Барчук «подсел» на одном из угонов.

А неделю назад их нашли те самые люди и сказали, что пора выполнять услугу. (Вот оно - освобождение Бляхина: поскольку, судя по всему, тренировали пацанов сами Чумарин и Бляхин, они ожидали нашей атаки сразу после убийства и подготовили людей. Но мы долго раскачивались, поэтому пацаны были законсервированы до лучших времен. А когда взяли одновременно Чуму и Бляхина, некому было заняться подставой. Вот почему было принципиально важно освободить хотя бы одного из них, и после освобождения Бляхина подстава не замедлила проявиться.)

Витьку взяли раньше, а его отвезли в милицию через несколько дней. В ГУВД на Литейном ему продиктовали, что надо писать в явке с повинной, и особенно настаивали, чтобы он написал, что потерял в квартире убитого кепку. «Мне что, - сказал, ухмыляясь, Дима, - мне не трудно, попросили - я и написал».

Но, уже будучи арестованным, он понял, что все гораздо серьезнее, что дело может не ограничиться парой недель. И решил все рассказать, как было.

Тут как раз Хлыновский, не оставлявший этой мысли, нашел кассету с видеозаписью осмотра места происшествия; она таинственным образом вдруг оказалась на полке сейфа, где ей и положено было лежать и где до этого искали триста раз. Вся запись оказалась с дефектами, пленка полустертой. Вездесущий Хлыновский проконсультировался с экспертами и получил заключение о том, что такие дефекты могли образоваться на кассете в том случае, если ее просматривали с остановкой на отдельных кадрах не менее двухсот (!) раз.