Георгий Оперской - Неприрожденные убийцы

— Вы даете мне данные по Шульцу, а я вывожу вас из этого дела. Идет?

Видно было, как им не хочется соглашаться. Но другого выхода-то у них не было, понимаешь?

— Идет, — было отвечено мне.

Все обвинение мы тогда построили на эпизоде с избитым армянином. Работа пошла очень быстро. Потерпевший имелся, свидетели были допрошены. Не было выходов только на самого Шульца.

Данные его у меня были уже давно — да что толку? Глупо было бы прийти к нему и сказать:

«Нам известно, что ты — лидер противозакон­ной группировки. Сейчас же, сука, во всем призна­вайся!»

Шульца нужно было брать на чем-то конкретном. И мы стали над этим работать. Этот засранец сам никогда в драках не участвовал. Дать отмашку — это пожалуйста! Но сам — никогда!

У свидетелей я спрашивал:

— Сам Шульц армянина бил? Те только смеялись:

— Разумеется, нет! Слишком осторожный. Я опять беседовал с информаторами:

— Кто конкретно бил армянина?

— Вся бригада била. Но больше всех Леша Ваффен.

— Что значит Ваффен?

— На затылке у него есть татуировка: «Waffen SS». Отсюда и кличка.

— Адрес? Место работы? Хоть что-то, кроме этой татуировки, можешь о нем сказать?

— Знаю телефон.

А уж где телефон, там и все остальное. Мы его проверили, и оказалось, что парень дважды судим. Один раз за наркотики, а второй — за грабеж. При­чем грабеж был совершен в составе, а это всегда бо­лее серьезная статья. Ну и здорово! Лучше биогра­фии не придумать! Через какое-то время мы приеха­ли и просто сняли парня из дому.

Сели в машину, едем в отделение. Я говорю:

— Леша! Ты же сам все понимаешь. Ранее судим, человек опытный. Просто так милиция ведь не приезжает.

— Да. Все понятно.

— А раз понятно — рассказывай, что натворил.

Он начинает нести какую-то чушь.

— Так, — говорю, — не пойдет. Это ты своей по­дружке расскажи. Ты где был вот такого-то числа?

— Тык... Пык... Не помню.

— Не парься. Я и так знаю, где ты был. И где был, и что делал, и подельников твоих — мы все знаем. Ты, Леша, приплыл. Третья судимость — будешь си­деть, причем сядешь ох как надолго! Понимаешь?

— Что тут можно не понять?

— Но в принципе, могу предложить вариант. Ты поможешь нам, мы поможем тебе.

— Что значит «поможешь»?

— Стучать я тебе не предлагаю. Стукачей у ме­ня своих хватает. Но меня очень интересует Шульц. Я ловлю его давно и очень хочу посадить.

— Я знаю, что вы его ловите... Это все знают...

Рассказывает сотрудник одного из антиэкст­ремистских подразделений, просивший не назы­вать его фамилии:

Сперва дело попало в Главное следственное управ- ление. В основном там инкриминировались статьи типа «хулиганства». Но мы сумели убедить руковод­ство, что никакое это не хулиганство, а типичная национальная рознь.

— А раз так, — решило руководство, — зна­чит, заниматься «шульцами» будет только проку­ратура.

И тут удача повернулась ко мне лицом. Следова­тель Следственного управления закрывать Шульца отказывался категорически. У него было мнение, что все это — просто подростковое баловство. А в про­куратуре и думать не стали. Ознакомились с мате­риалами и за голову схватились: какое хулиганство! Ё-моё! Тут не только нацрознь — тут все признаки создания экстремистского сообщества. Срочно всех закрывать!

Это дело стало первым в стране, где обвинение было сформулировано по статье за организацию экс­тремистского сообщества. Внимание прессы и ру­ководства там с самого начала было очень присталь­ное. Диму Шульца вызвали на допрос, предъявили об­винение и отправили в «Кресты». Вменили ему то ли пять, то ли шесть статей, да только все это мало чего стоило. Определяя дело в суд, мы понимали, что там его могут запросто оправдать. Я знал о множестве эпизодов с его участием, но доказательств почти не было. Избиение танзаний­цев — это было его рук дело. При этом эпизод висит в глухарях до сих пор. Знаю кто, знаю как и когда. Но доказать ничего не могу. Были еще несколько избие­ний и ножевых ранений. Ребята из «Шульц-88» дей­ствительно умудрялись совершать по акции в неде­лю. А доказательств не было, и потерпевших найти не удалось.

В результате сосредоточиться мы решили на един­ственном эпизоде: избиении армянина на «Пушкин­ской». Мы понимали, что это немного, но больше у нас ничего не было.

(январь - июнь 2004-го)

На стене дома напротив здания суда краской напи­сано «Свободу Диме Боброву!». Надпись выглядит старой, потускневшей, стершейся. Дело закрыто и отправлено в архив. Сам Дима Бобров, больше изве­стный как Шульц, осужден и отбыл в колонию-посе­ление. Да и кровь тех, кто был убит, пока шел его процесс, тоже давным-давно впиталась в асфальт.

1

Рассказывает оперативник 18-го («экстре­мистского») отдела УБОП:

Все было очень зыбко. В какую сторону пойдет де­ло, ясно не было до самого конца. Наше законода­тельство так устроено, что в принципе Шульца мог­ли и оправдать. Мы вытаскивали все, что могли: «возбуждение национальной или расовой вражды», «организация экстремистского сообщества», «хули­ганство», «призывы к насильственному изменению конституционного строя», «вовлечение в преступ­ную деятельность несовершеннолетних». Получи­лось пять статей обвинения. И все равно никакой уверенности в исходе процесса у нас не было.

Леше Ваффену, давшему нам расклад по Шульцу, мы, как и обещали, стали помогать. Вписывались за него в прокуратуре и просили об условном наказании. Мы держали свое слово, а он свое. Ваффен был един­ственным, кто на суде не отказался от показаний. Хотя, как я думаю, дело тут не только в его принципиальности и не только в том, что Ваффену не хо­телось ехать на этап. Просто с Шульцем у них полу­чились личные разногласия.

Как-то я сижу в кабинете, звонит телефон.

— Здравствуйте. Меня зовут Юля. Не могли бы

мы встретиться?

Я выписал ей пропуск. Она поднялась в кабинет.

— Я девушка Ваффена. Не могли бы вы устро­ить мне свидание с Лешей?

К тому времени о Шульце я знал уже действи­тельно все. И мне было прекрасно известно, что Юля — никакая не девушка Ваффена, а самая что ни на есть подруга Шульца.