Джон Гришем - Золотой дождь

Отужинав и пропустив несколько рюмок в гостиничном баре, я звоню Максу Левбергу. Он возвратился в Мэдисон на постоянную должность профессора местного университета, которую давно занимал, а я примерно раз в месяц звонил ему, чтобы посоветоваться о том, о сем. Макс пригласил меня при случае навестить его. Я уже послал ему по почте копии всех самых важных бумаг, а также копии ходатайств, документов, представленных суду и протоколы допросов. Бандероль, отправленная экспресс-почтой, весила четырнадцать фунтов и обошлась нам почти в тридцать долларов. Дек дал «добро».

Узнав, что я уже в Мэдисоне, Макс не скрывает радости. Как и многие евреи, он не считает Рождество главным праздником, и буквально накануне сказал мне по телефону, что рождественские каникулы для него — идеальная пора для работы. Он объясняет мне, как лучше проехать.

На следующее утро в девять, когда я вхожу в здание юридического колледжа, на улице мороз — минус двенадцать. В вестибюле ни души, весь колледж словно вымер. Левберг ждет меня в кабинете, за чашкой горячего кофе. Примерно час я рассказываю ему о наших новостях, хотя дела юридического колледжа Мемфисского университета его не интересуют.

Кабинет его почти такой же, как в Мемфисе — завален всякой галиматьей, стены увешаны написанными от руки плакатами со всевозможными призывами. Все так же напоминает мусорную свалку. И сам профессор ничуть не изменился — те же взъерошенные волосы, торчащие во все стороны, полинялые джинсы, белые кроссовки. Сегодня на нем ещё и носки, но лишь потому, что на улице лежит снег. Он по-прежнему чрезмерен и кипуч.

Макс ведет меня по коридору к небольшой аудитории, посередине которой высится длинный стол. Отпирает своим ключом. На столе я вижу кипу документов, которые в свое время отправил ему по почте. Мы устраиваемся на стульях лицом друг к другу, и Макс наливает нам кофе из термоса. Он помнит, что до начала моего судебного процесса — полтора месяца.

— Они предлагали уладить дело без суда?

— Да. Уже несколько раз. До ста семидесяти пяти тысяч дошли, но моя клиентка отказывается наотрез.

— Довольно редкий случай, хотя лично меня это не удивляет.

— Почему?

— Потому что ты припер их к стенке, Руди. Им светит громкое разоблачение. Это одно из самых скандальных дел по обману клиентов, с которыми я сталкивался, а через мои руки их не одна сотня прошла.

— И это ещё не все, — говорю я, и рассказываю ему о том, как нам удалось обнаружить, что наш телефон прослушивается, и о причастности к этому Драммонда.

— Да, мне известны такие случаи, — кивает Макс. — Во Флориде, например, было нечто подобное. Правда, тогда адвокат истца проверил свои телефонные аппараты лишь по окончании процесса. Он заподозрил неладное, потому что адвокаты защиты всякий раз оказывались в курсе его следующих ходов и предвосхищали их. Но тут, черт побери, дело совсем другое.

— Наверное, они струсили, — предполагаю я.

— У них уже полные штаны, но это не должно тебя успокаивать. В Мемфисе они чувствуют себя как рыба в воде. В вашем округе компенсации за моральный ущерб вообще, по-моему, не присуждают.

— Так что вы предлагаете?

— Хватай деньги и сматывай удочки.

— Не могу. И не хочу. И моя клиентка не хочет.

— Что ж, пусть так. Тогда пора преподать этим молодцам урок. Где твой магнитофон? — Макс вскакивает со стула и возбужденно мечется по залу. На стене весит грифельная доска — профессор готов прочитать мне лекцию. Я достаю из портфеля магнитофон и ставлю на стол. Ручка и блокнот тоже наготове.

Макс с ходу берет быка за рога, и в течение часа я еле успеваю записывать, а заодно забрасываю его вопросами. Профессор вещает обо всем: о моих свидетелях, о свидетелях противника, о документах, о всевозможных тактических уловках. Он досконально изучил все присланные материалы по делу Блейков. Его мечта — пригвоздить «Прекрасный дар жизни» к позорному столбу.

— Главное прибереги напоследок, — добавляет профессор. — Я имею в виду последнюю видеозапись этого несчастного парнишки. Наверное, выглядел он прескверно.

— И даже хуже.

— Чудесно. Именно такой образ должен запечатлеться в мозгах присяжных. Если все пойдет по нашему плану, то свою часть ты свернешь за три дня.

— А потом что?

— Потом посмотришь, как они попытаются отвертеться. — Вдруг Макс умолкает, тянется через весь стол за какими-то бумагами и придвигает их ко мне.

— Что это?

— Новая форма страхового полиса «Прекрасного дара жизни», выданного прошлым месяцем одному из моих студентов. Я сам внес первый взнос, а в январе мы уже его аннулируем. Мне просто хотелось ознакомиться с их формулировками. Угадай, что отныне не покрывается страховкой в их компании? Вдобавок — выделено это жирным шрифтом.

— Трансплантация костного мозга.

— Любые виды трансплантации, включая костный мозг. Сохрани этот формуляр — предъявишь его на процессе. Поинтересуйся у директора, почему условия полиса изменили всего через несколько месяцев после того, как Блейки подали иск. И почему теперь особо подчеркивается, что трансплантация костного мозга не покрывается страховкой. И, если в полисе Блейков этот пункт не оговорен, то почему тогда они не выплатили страховую премию? Ты сразишь их наповал, Руди. Эх, жаль, черт возьми, что меня там не будет!

— Так приезжайте! — приглашаю я. Дорого бы я дал, чтобы рядом со мной был не только Дек, но и Левберг.

Макс не совсем согласен с моими комментариями по поводу переписки Блейков с «Прекрасным даром», и мы с головой погружаемся в документы. Я перетаскиваю в зал четыре картонных коробки, которые привез в багажнике, и к полудню аудитория напоминает мусорную свалку.

Энергия Макса заразительна. За обедом он читает мне первую из серии лекций о делопроизводстве в страховых компаниях. Поскольку данная отрасль исключена из системы федерального антимонопольного законодательства, методы бухгалтерского учета в ней свои. Почти любой дипломированный бухгалтер сломит голову при попытке разобраться в отчетности страховой компании. Впрочем, делается это специально, ибо никакая страховая компания не хочет, чтобы кто-то посторонний копался в её грязном белье. Однако Макс кое-что в их делишках смыслит.

Совокупные активы «Прекрасного дара жизни» тянут на четыреста, а то и на все пятьсот миллионов долларов; причем примерно половина спрятана в резервных фондах. Все это необходимо втолковать присяжным.

Я не осмеливаюсь даже предложить немыслимое — работать в самый разгар Рождества, — но Макс настроен решительно. Вдобавок жена его укатила в Нью-Йорк, к родителям. Делать ему без неё особенно нечего, и Макс всерьез собирается проштудировать оставшиеся картонки с документами.