Алексей Ермолаев - Жареный лед

Мне, признаться, было совершенно плевать на дальнейшую карьеру ГАВа. Его ведь посрамили в здешних краях, и не знаю, верно ли болтал Чибисов о земноводных, но укатил дядя Саша от нас как побитая собака. Для ганинского гипертрофированного самолюбия сей факт был обиднее, чем изъятие звездочки с погона. Мне еще предстояло испытать на собственной шкуре силу его злобы…

После смещения Александра Васильевича у нас начались подвижки — и мой Дмитрук, кончавший заочно школу милиции, попал в замы по воспитательной работе. Язва-Чибис прокомментировал и это перемещение:

— Хохол без «лычки» — не хохол.

Впрочем, Колька притворялся: его вполне устраивали новые замены, тем более, что и он сам повысился в ранге. Признаться, ждал даров судьбы и я. Высшее образование за плечами, кое-какой опыт, успешная борьба с ГАВом. Однако меня оставили на прежнем месте. И я вдруг стал ощущать, как вокруг меня образуется пустота. Сначала свежий ветерок, загулявший по коридорам нашей «конторы», выветривал неприятные эмоции. Я в охотку взялся за «висяки» и удачно спихнул пару старых нераскрытых дел. С Татьяной мы мотались в кинотеатр, а дома терпеливо таращился на бесконечные мексиканские телемелодрамы, которые крутили по ящику. Матушка донимала меня с идеей о женитьбе, да и Танька изнамекалась до предела. Но воспоминания о Наталье занозой торчали в сердце. В общем, в личном и служебных планах я находился на перепутье, в ожидании грядущих происшествий.

Из эйфории меня вывел Дмитрук. Однажды он вызвал меня в свой новый кабинет. Перейдя в разряд начальников, Николай Иванович старался остаться тем самым Дмитруком, к которому все давно привыкли. Даже личные апартаменты он унифицировал до суперблока, там и народ вечно толкался. Вот и тогда в помещении торчали Птица с Чернышевым. Впрочем, как выяснилось чуть позже, их присутствие было не случайным: свежеиспеченный начальник стремился с помощью моих друзей подсластить горькую пилюлю. Мы болтали о том, о сем, правда, без особого энтузиазма, пока Птица, хлопнув ладонью по папке, лежавшей на столе, не сказал:

— Иваныч, давай заканчивать с дипломатией. — Тут он повернулся ко мне и строго произнес: — Тут, пацан, на тебя «компра» поступила. Приказано провести служебное расследование.

Я ошарашенно разинул рот.

— Ты не пугай хлопца, — смущенно заговорил Дмитрук, — «компра», «расследование», — передразнил он Птицу, — брехня, небось. Сами догадываетесь, кто фабриковал. Ты, Сергей, дай поруку, что — ни единым духом, мы лавочку ту прикроем.

— Дядя Саша на тебя накатал, — разъяснил, наконец, Черныш, — совсем с ума сбрендил. Тебе отмыться — семечки.

— Короче, — произнес Дмитрук, — написано, что ты у какого- то подучетного забрал драгоценность, которую тот где- то своровал или, хуже того, грабанул. Ты дай слово, и мы закро…

Он так и не закончил фразу. А виной тому мое лицо, оно горело, и даже слезы выступили из глаз. Ну никак я не ждал подобного сюрприза. Жизнь только-только начала налаживаться и — пожалуйста, удар ниже пояса. Вонзился-таки в меня ядовитый ганинский зуб. И Витюле Шилкову спасибо — стукач несчастный, бегает у дяди Саши на длинном поводке.

— Ты на нас не обижайся, — виновато проронил Николай Иванович, неправильно оценивший мою реакцию, — мы тебя знаем, это главное. Будь ласка, не журись.

Я медленно полез во внутренний карман и зажал в кулаке проклятое кольцо (уже много дней не мог найти для него подходящего хранилища). Потом вытащил руку и разжал пальцы. Теперь пришла очередь изумляться трем расследователям.

— Ого! — завопил Колька и добавил нечто непечатное.

— Елки-моталки! — ахнул Черныш и крайне непосредственно спросил: — Где достал?

Дмитрук в немом удивлении схватился за подбородок.

Потом они вопросительно уставились на меня, и я рассказал все. Про драку у «Трех поросят», Финика, визит к Аделаиде Снегиревой…

— Но почему же ты нам не сказал? — Николай Иванович был прямо в отчаянье.

«Почему, почему?» — и сам не понимаю. Какое-то дурацкое стечение обстоятельств, надежды на русский «авось», излишняя доверчивость — нашел кому тайну доверить.

Но Шилков-то, кстати, не предостерег меня, а я считал его товарищем. Нет, мои наивные инквизиторы вряд ли поймут меня. И вообще, кто мог бы понять?

— Ничего не ясно, — пробормотал старший допросчик, — но выход треба найти.

— А чего, выход? — зачастил Птица. — Все проще простого. Вот эти два гуся, — он любезно показал на Чернышева и меня, — пусть ищут подучетного, устанавливают владельца кольца. Дадим им аж три дня. Потом докладываем начальству. Нужен результат.

— Точно, нужен результат, — тупо повторил Дмитрук и добавил: — Вперед, хлопцы. А кольцо пусть полежит у меня в сейфе.

Неожиданно Леха выступил в центр комнаты.

— Николай Иванович, дай на прощанье поглазеть на эту штучку…

Из отделения мы вышли с разным настроением: я удрученный, Чернышев — задумчивый. Случилось то, чего я больше всего боялся: гадкая драгоценность «повисла» на мне, и от расследования этого дела теперь зависели судьбы еще нескольких человек. Недремлющий враг в областном УВД не простит ни единой ошибки.

— Хватит тебе нюни распускать, — оборвал мои раз мышления Леха, — давай лучше присядем.

Мы выбрались к шоссе и плюхнулись на придорожную траву. Мимо шелестели «Жигули» и «Москвичи», прогрохотал трактор с прицепом.

— Что мы имеем? — продолжал уже в положении полу лежа Алексей. — Бесхозное кольцо. Между прочим, на нем и проба особая, царская.

— Ты, конечно, очень разбираешься, — сыронизировал я.

— От бабки одна побрякушка осталась, в городе оценивали. Там и ювелирных знаний поднабрался. — Он почесал затылок. — Знаешь, о более дурацком розыске я и не слыхивал. Полномочий у нас нет, а закругляться надо через пару дней.

— Тройку.

— Пару. Так прикидывай, если хочешь поспеть к сроку.

— Да, «поспеть». Вон машины носятся, а мы сидим в канаве.

— И в канаве соображать можно.

— Ладно, с пробой ясно. Дальше.

— Финика твоего доставать нужно.

— Что-то я его давненько не видел. Не то сам бы спросил.

— Эх, Анискин, за что тебе деньги платят…

Тут подкатил автобус, и наш захватывающий диалог прервался. Через двадцать минут мы прибыли в мои пенаты. До еропеевской хибары от автобусной остановки два шага, а если идти через пролом в заборе — один. Правда, земельный надел Финику достался солидный. Вообще, его усадьба напоминала что-то среднее между запыленным замком со спящей принцессой и лесной помойкой. Двухэтажный особняк с выбитыми стеклами и дверью на одной петле и земля, где в буйных зарослях путались кривые тропинки, проторенные финиковскими гостями, часто терявшими ориентацию. В доме, кроме чешуи от воблы, блиставшей на зачуханном столе, ничто больше не намекало о следах пребывания человека.