Анастасия Дробина - Прекрасное видение

– Я впутываю? Я?! – вскипел Петька. – Да она сама в них влезла! Что я ее – сажать, что ли, собираюсь? Я разобраться хочу! Я…

– С Барсом лучше разберитесь. – Яшка сел на диван, уставился в пол. – Всей Петровкой сколько лет посадить не можете. А ее это не касаемо.

– Тьфу, придурок… – сплюнул Осадчий. Сощурившись, взглянул на нас. – Она что – ширялась?

– Нет! Никогда! Точно! – спохватившись, хором заверещали мы с Катькой. – Мы точно знаем! Мы бы видели!

– Продавала, значит?

Второй вариант был еще нелепее первого. Мы, как могли, попытались убедить в этом Петьку, но по его недоверчивой физиономии я видела – не выходит.

– Черт знает что, – подытожил он, садясь на подоконник. – Значит, что мы имеем?

Все, что мы имели, уже лежало на столе. Пакетик из-под героина, бумажка с обрывками слов и пустой конверт для денег. Поколебавшись, я добавила к этому недовязанную детскую варежку. Петька с подоконника недовольно разглядывал коллекцию.

– Значит, забрала все деньги и куда-то смылась. Без вещей. И где концы искать?

– У Барсадзе, – сразу предположила Катька. – Записку-то ему писала! Не дописала, решила лично на словах сказать!

– Или у Тони, – добавила я.

– Круто! – ухмыльнулся Осадчий. – Не много ли у нашей девочки мальчиков?

– Заткнись, – буркнул Яшка. Встал, прошелся по комнате, покосился на скомканный листочек бумаги на столе и повернулся к нам: – Ищите эту испанку, Суарес. Она наверняка знает.

Вечером мы с Катькой тряслись в троллейбусе, ползущем по Таганке. Настроение было премерзкое. Телефона Стеллы Суарес мы так и не нашли и решили отправиться в Дом культуры, где проходили репетиции ансамбля «Эстрелла». Катька, вися на скользком поручне, сокрушалась по поводу пропавшего для стирки дня и планировала завтрашнее меню, между делом привычно поругивая балбесов-братцев. Я молчала. Из головы не выходил пакетик с белым порошком. Одно дело – отстаивать подругу перед бывшим мужем и клясться в том, что она в жизни не прикасалась к героину. Но совсем другое – прикидывать, как все было на самом деле. То, что Ванда не говорила об этом нам, ничего не значило. А про то, сколько артистов, лишившись возможности выходить на сцену, хватается за водку или наркотики, – известно всем. Может быть, и Ванда таким же способом избавлялась от депрессии?..

– Точно знаю – у Барсадзе она, – вдруг пробубнила Катька. – Наверняка любовь-морковь, петрушатся у него в Солнцеве, а мы тут с ума сходим. Сейчас еще и Стеллу Эрнандовну до смерти напугаем.

– У Барсадзе телефон есть, – возразила я. – Вандка бы звякнула. Не маленькая, должна понимать, что мы тут с ума сходим.

– Может, он ей и звякнуть не дает! Забыла, кто он? Говорила я ей – не вяжись с бандитом, застрелит когда-нибудь и не больно расстроится! Небось придушил и в Москву-реку сбросил, холера черномордая…

В Доме культуры дрожал весь второй этаж – репетиция фламенко была в разгаре. Пройдя по пустой темной галерее, мы подошли к дверям зала, из-за которых гремела гитарная музыка, и просунули носы в щель.

Огромный зал изначально предназначался для балетных занятий. Одна стена была сплошь зеркальной, и из-за этого мне показалось, что внутри находится не меньше пятидесяти танцовщиц. При беглом пересчете их оказалось двенадцать – молодых, тоненьких, в развевающихся юбках, от расцветок которых у меня зарябило в глазах. Все двенадцать яростно дробили каблуками пол, били в ладоши и запрокидывали головы под гортанное «Оле!». Стелла Суарес с сигаретой в зубах ходила вдоль стены и резкими хлопками отбивала ритм. У окна стоял высокий парень, со спины показавшийся мне похожим на Тони. Но он обернулся на скрип двери, и я увидела незнакомое лицо.

Стелла развернулась к нам всем корпусом.

– В чем дело? – Голос ее был таким же резким, как движения, с заметным акцентом. – Идет репетиция!

– Стелла Эрнандовна, мы к вам… – проблеяла Катька. – Нам поговорить…

– Прием в студию окончен. Освободите зал!

– Извините, мы по делу, – вмешалась я, придав голосу тот металл, который обычно использовался при беседах со злостными неплательщиками. – Это касается Ванды Андреевой, она у вас работала. Мы ее подруги.

– Подруги? – густые брови Суарес насмешливо приподнялись. – А… Налоговая полиция?

– Инспекция, – кротко поправила Катька. – Понимаете, Ванда пропала… Уже неделя как нигде нету… Вы не знаете, где она?

Смуглое лицо Стеллы застыло. Она молча побарабанила пальцами по дверному косяку. Мельком я увидела удивленные рожицы танцовщиц, повернувшихся к нам.

– Хорошо. Через двадцать минут мы закончим. Подождите.

Нетерпеливым жестом Суарес указала на узенькую банкетку у стены и, сразу забыв о нас, зашагала к стайке танцовщиц.

– Никуда не годится! Что с вами сегодня? Замерзли, что ли? Все сначала! За мной пошли все вместе! Роман – работаешь со мной!

Не дожидаясь музыки, она вскинула руки над головой и пошла вперед, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Ей было не меньше сорока, но с первых же шагов ее танца я поняла – этим юным кукушкам можно отдыхать. Прямая спина, длинная шея, тонкие черные брови над опущенными глазами, четкие, отточенные движения делали Стеллу Суарес красавицей. Резкий взмах рук, поворот, изгиб стройного тела – и бешеная дробь каблуков.

– Оле! Пальмас! – Все двенадцать пошли за ней, как стадо молодых кобылиц. Половина огромного зала утонула в метели из красных, желтых, зеленых юбок. Высокий парень, стоявший у стены, вдруг шагнул к Стелле и, взмахнув руками, так припечатал каблуком паркет, что звук отразился от потолка. Та раскружилась волчком, пронеслась мимо, чудом не задев его лица, и дальше они танцевали вместе.

Я следила за Суарес с восхищением и легкой завистью. Было очевидно, что танец доставляет ей огромное наслаждение – несмотря на то, что она наверняка проделывала это изо дня в день почти всю жизнь. Ее лицо горело, черные глаза светились таким дикарским огнем, что делалось жутко. И как она смотрела на этого парня, который годился ей в сыновья! Как он следил за ее взглядом, предупреждал каждое движение, каждый едва заметный поворот головы! Кармен, бешеная, сумасшедшая. Которой не сорок, а семнадцать лет.

Танец окончился так же внезапно, как и начался. Стелла остановилась, и сразу замерли остальные.

– Молодец, уже лучше, – было небрежно брошено заулыбавшемуся парню. – Наташа!

Тоненькая хрупкая девочка торопливо подошла к ней.

– Следила? Смотрела? Давайте дальше сами. И не бойся каблуков. Больше силы, удар – сильнее! Работай фанданго! Пошли!

Вскоре репетиция закончилась. Девушки, смеясь и толкаясь, побежали переодеваться – мне в нос ударил крепкий запах духов и пота. Парень задержался: Стелла что-то яростно втолковывала ему, размахивая зажженной сигаретой перед самым его носом и стуча кулаком по стене. Он покорно слушал, кивал и наконец царственным жестом был отпущен с миром. Зал опустел. Гремя ведром, вошла уборщица.