Себастьян Жапризо - Убийство в спальном вагоне

Поезд прибыл из Марселя.

Но человек, которому положено было осмотреть его коридоры вагона и пустые купе, именовал его «Марсельцем, семь пятьдесят, после которого не грех и перекусить». Пришедший незадолго до этого состав из Аннеси тоже имел прозвище — «Без двадцати пяти восемь». В нем он обнаружил два плаща, зонтик и испорченное отопление. Наклонившись с гаечным ключом в руке над поломкой, он видел, как «Марселец» остановился по другую сторону перрона.

Был ясный и довольно прохладный субботний день, какой иногда выпадает в начале октября. Пассажиры, приехавшие с юга, где еще купались и загорали, с удивлением взирали на струйки пара, вырывавшиеся изо рта при разговоре с встречающими.

Мужчине, осматривавшему проходы в вагонах, было 43 года. Его звали Пьером, но товарищи, подтрунивая, именовали его Бебе [1] Ребенок (фр.) — здесь и далее прим. перев. . Придерживаясь крайне левых убеждений и размышляя в эту довольно прохладную субботу в 7.53 утра на Лионском вокзале о предстоящей на будущей неделе забастовке, он испытывал лишь чувство голода и желание подкрепиться чашкой крепкого кофе.

Вагоны «Марсельца» должны были отогнать не ранее чем через добрых полчаса. Поэтому, сойдя с поезда из Аннеси, Пьер решил сначала перекусить и в 7.56 уже находился в подсобке в конце пути «М», где с желто-красной чашкой в руке в сдвинутой на затылок кепке обсуждал с близоруким контролером и негром-подручным вопрос: имеет ли смысл забастовка во вторник, то есть в день недели, когда никто, ну решительно никто никуда не ездит?

Говорил он медленно, спокойно, доказывая, что кратковременная забастовка подобна рекламе и что главное — нанести удар по самомнению буржуазии. Его собеседники сказали, что он, конечно, прав. С ним вообще легко соглашались. Это был высокий, тяжеловесный мужчина, с размеренными жестами, тягучим голосом и большими спокойными глазами, очень его молодившими. За ним утвердилась репутация человека, который не вздрогнет, если кто-нибудь неожиданно хлопнет его по плечу, то есть человека с крепкими нервами.

В 8.05 он уже шел по проходам «Марсельца», открывая и закрывая застекленные двери купе.

В четвертом вагоне второго класса, в третьем купе от конца, ему попался забытый черно-желтый шарф, на котором был вышит пейзаж — бухта Ниццы. И, конечно, вспомнил Ниццу, набережную Промнад-дез-Англе, казино, маленькое кафе в районе Сен-Рош. Он был там дважды. Сначала, когда исполнилось двенадцать лет и его отправили в детскую колонию, и потом — в двадцать, во время свадебного путешествия.

Ницца.

В следующем купе он обнаружил труп.

В кино он обычно засыпал еще до начала демонстрации детективных фильмов, но, тем не менее, сразу догадался, что перед ним труп. Женщина с отблесками дневного света в раскрытых глазах лежала на нижней правой полке, как-то странно подвернув ноги, так что ступни оказались на полу. Ее одежда — темный костюм и белая блузка — были в беспорядке, но не более (так он подумал), чем у любой пассажирки, решившей прилечь одетой в вагоне второго класса. Худощавая левая рука убитой вцепилась в край полки, а правая уперлась в тощий матрас. Создавалось впечатление, будто тело застыло, когда она пыталась подняться. Юбка была слегка приподнята на бедрах. Черная лодочка с очень тонким каблуком валялась на соскользнувшем на пол сером дорожном одеяле.

Человек, проверявший вагоны, грубо выругался и секунд двенадцать тупо смотрел на труп. На тринадцатой секунде он обратил внимание на опущенную штору окна, а на четырнадцатой взглянул на свои часы.

Было 8.20 утра. Он снова выругался, соображая, кого надо поставить в известность, и на всякий случай поискал в кармане ключ, чтобы запереть помещение.

Спустя еще пятьдесят минут, когда штора была поднята и солнце осветило колени лежащей женщины, в купе уже вспыхивали «блицы» фотографов уголовной полиции.

Женщина была брюнеткой, молодая, пожалуй, тоненькая, пожалуй, высокая, пожалуй, красивая. На шее, выше выреза блузки, виднелись следы, свидетельствовавшие о том, что смерть наступила от удушения. След, расположенный пониже, походил на маленькие, вытянутые в одну линию круглые пятнышки, верхний же, более глубокий, был плоский, обрамленный черным утолщением. Врач спокойным жестом указал на него присутствующим и подчеркнул, что чернота подтверждает версию о том, что убийца воспользовался грязным ремнем.

Трое мужчин в пальто, окружавших врача, приблизились, чтобы в этом убедиться. Под их ногами затрещали раздавленные белые бусинки. В этих разбросанных повсюду стекляшках — на простыне, где лежала женщина, на соседней полке, на полу и даже на подоконнике, — всюду отражались лучи солнца. Позднее еще одну бусинку нашли в правом кармане темного костюма женщины. Бусы были куплены в магазине стандартных цен в отделе дешевой бижутерии.

Врач сказал, что, судя по первому впечатлению, убийца сначала находился позади жертвы и только потом набросил на ее шею ремень. В результате чего бусы рассыпались. На затылке кровоподтеков не было, целы остались и шейные позвонки. Зато сильно пострадали адамово яблоко и боковые мускулы шеи.

Женщина явно не защищалась. Ногти ее были в порядке, только на среднем пальце правой руки сошел лак. То ли намеренно, то ли во время борьбы убийца опрокинул женщину на полку. Судя по всему, жертва скончалась в течение двух или трех минут. Смерть наступила часа два назад, вскоре по прибытии поезда на вокзал.

Один из мужчин, сидевший в нахлобученной на голову шляпе на краю нижней левой полки, глубоко засунув руки в карманы пальто, едва шевеля губами, что-то спрашивал. Врач профессиональным жестом слегка приподнял голову убитой, присев сбоку от нее, и сказал, что утверждать что-либо определенное еще рано, но, по его мнению, и принимая во внимание действия убийцы, тот был не намного выше и сильнее своей жертвы. То есть подозревать можно как мужчину, так и женщину. Последние, однако, редко душат, вот в чем фокус. Он обследует труп в конце дня в анатомичке. После чего, взяв портфель и пожелав человеку на полке удачи, врач удалился, закрыв за собой дверь купе.

Сидевший мужчина вытащил из кармана сигарету, зажав ее двумя пальцами. Один из его спутников поднес ему огонь, а затем, покрепче запахнув полы пальто, прислонился лбом к оконному стеклу.

На перроне, как раз напротив окна, молча курили сотрудники уголовной полиции, ожидая, когда им освободят помещение. В стороне горячо обсуждала происшествие группа полицейских, ротозеев-служащих и мойщиков окон. Около двери вагона стояли носилки из синтетической ткани с потемневшими ручками.