Александр Горохов - Голый на маскараде

Врачиха беспокойно глянула на него.

– А вы тут что делаете? Родственник, или любопытствовать пришли?

Санитар пояснил миролюбиво.

– Не заводись, Надя. Он мне поможет пациента вниз спустить.

– Тогда спускайте. – она глянула в глаза Лене. – А в дела, где вы некомпетентны, не лезьте.

Этот дельный совет она могла дать и себе самой.

Санитар развернул носилки и Леня помог ему перекинуть на них тело Коверкотова. Оказалось, что лицо старика было спокойным, никакой «печати смерти», о которой столь много написано, на физиономии Коверкотова не наблюдалось – просто спит старый человек, рот слегка приоткрыл, руку вытянул, а на пальцах левой (указательном и большом) – белые следы мела.

И только уже на лестнице, по которой он спускал в паре с санитаром труп Коверкотова, Леня соеденил эти следы мела на руках Коверкотова и запись на телефонном справочнике: «маркер – биллиард». Вот так получалось незадолго до кончины своей Иван Васильевич отправился в биллиард поиграть. Или с какими-то другими целями, поскольку просто любовь к биллиарду до смертельной трагедии довести не могла. А в то, что Коверкотов упокоился не сам по себе, а принял смерть насильственную, Леня уверовал ещё десять минут назад, когда и трупа не видел. Не мог Коверкотов скончаться смертью естественной – не в той модели проходила его жизнь, оставшаяся для Лени до конца непонятной.

Санитар прихлопнул двери микроатобуса и полез в карман.

– Сейчас расчитаемся...

– Я не трупоед, сказал же – не надо. – остановил его Леня. – Вскрытие тела будут делать?

– А то? Конечно. В таких случаях всегда делают вскрытие. И если что милицию призывают.

Эти сведения Лене и были нужны. Он прикинул, что завтра или послезавтра установят – от чего ушел в иные миры Коверкотов, а после этого начнут искать виновников очевидного преступления. И в первых подозреваемых опять же может оказаться он: Волохов Леонид Максимович.

Старушки во дворе продолжали негромко и озабочено обсуждать происшествие, не столько пугаясь смерти Коверкотова, сколько страшась своей собственной, для многих уже скорой, кончины. Леня сел в машину, выехал со двора и остановился, чтобы разобраться в собственных мыслях.

Не оставалось сомнений, что старик Коверкотов пал жертвой своих розысков. Пришибли его не в квартире – не было на теле его стеганной куртки, тапочек, а лежал он на полу в грязном, мокром пиджаке и заляпанных глиной туфлях. Получалось – из последних сил добрался до дому, чувствовал себя плохо и пытался вызвать врача. Но откуда он пришел?

Если судить по следам мела на пальцах, то он был в той самой биллиардной, которую отметил в телефонном справочнике. А уже в биллиардной искал маркера, даже знал его имя – Прыщ.

Так или иначе, решил Леня, но на биллиардную в Химках и маркера следовало взглянуть. Просто из любопытства.

Поиски биллиардной заняли непродолжительное время – уже возле рынка в Химках Лене указали, что биллиардная здесь только одна, поскольку второй уже негде было бы развернуться, и находится она невдалеке от трассы «Москва – Санкт-Петербург», называется «Золотой шар».

Лене поехал в указанном направлении и без всяких плутаний почти тот час обнаружил вывеску над полуподвалом, возле которой перекуривали несколько мужчин. Как оказалось – ждали открытия биллиардной, в одиннадцать часов. Оставалось всего несколько минут и Леня отогнал машину за угол дома, в тень – день разгонялся опять ясный, безоблачный, к жаре. На стоянке уже парковался чистенький «опель-кадет» серебристого цвета и Леня пристроился рядом. Запирая машину, он рассеяно глянул на двух девочек, весело игравших с пушистым черным щенком и столь же безразлично подумал, что собачонка похожа на похороненого Принца. Хозяин ненадолго пережил своего пса. Больших ассоциаций у Лени не возникло, да и не могло возникнуть – Принца-Второго он не знал и видел его впервые.

Биллиардная уже открылась, когда Леня вернулся назад. Он спустился в игровой зал – пыльный, голый, прокуренный, освещенный лишь косыми лучами солнца, врывашимися скозь узкие полуокна. Завсегдатаи расхватали кии, маркер выдавал жетоны, определяющие время игры.

То что под левым глазом маркера светился припудренный синяк, верхняя губа рассечена, а правое ухо красиво распухло, Лене ещё ничего не сказало. Но реденькие нахальные усишки маркера, весь его жгучий испано-итальянский облик и ладная фигура – тут же переместили в сознании Лени эту личность на фотографию, стоявшую в металлической рамке возле спального ложа Лимоновой. Идентичность была полной. Такие лица запоминаются, даже если они и маскируются синяком под глазом.

Леня не знал, что ему делать дальше. Мертвый Коверкотов, крепко побитый маркер, запись в справочнике Коверкотова, фотография – все это сваливалось в одну кучу, но пока не имело между собой никакой связи. И самое опасное сейчас, понял Леня, неловкими действиями – разрушить эту возможную связь. Следовало лишь присмотреться и ретироваться, чтоб в покое, возможно при участии Васьки Блинова, продумать и сделать выводы из фактов очевидных, но необьяснимых.

Леня закрыд глаза, восстановил в памяти фотографию, лицо на ней, фигуру, потом уставился на маркера. Сомнений не было – он. Слащавый, сальный красавчик двадцати лет, в чем-то женственный, но с достаточно хорошо развитой мускулатурой. В бизнесе, а уж тем более на производстве таких «прыщей» не встретишь. Они обитают в зоне обслуги – используя свои внешние данные. Заветная мечта молодого «прыща» – выбиться на ТВ, а ещё лучше на эстраду, кривляться у микрофона перед истеричными до полного идиотизма поклонницами и купаться в ореоле славы. По всей России «прыщи и прыщихи» штурмовали эстрадные подмостки тысячными легионами и некоторые добивались успеха, поскольку их вокальные и сценические таланты ровным счетом никакого значения не имели – была бы наглость, удача, покровитель, башли, и – абсолютное отсутствие морали. Ровесники презирали удачливых «прыщей» и – люто завидовали им.

В тонком мастерстве биллиарда Леня ровным счетом ничего не понимал, кий в руке ни разу не держал, а потому и ушел из зала минут через пять. Но за то время он уже услышал, что маркера зовут Стасиком, а один грубый парень со следами похмелья на лице, дважды окликнул его: «Эй, Прыщ!» и маркер не обиделся, кличка была давней и он к ней привык.

Леня уже запустил мотор машины, уже выжал сцепление, когда увидел, как из-за угла торопливо выскочил Прыщ. Леня невольно тормознул, а Прыщ пробежал мимо, кинулся к серебристому «опель-кадету» и открыл багажник. Но не нашел там, чего искал, распахнул дверцы, нырнул в салон и, наконец, выдернулся из него с портфелем в руках. Затем в том же темпе поставил машину на сигнализацию и трусцой поспешил на свое рабочее место. Поспешные действия Прыща показались Лене не только суетливыми, но и откровенно испуганными.