Николай Леонов - Ждите моего звонка

Пашка стоял на излюбленном месте — у мануфактурной лавки Попова. Перевалило за полдень, стало жарко, а клиент не появлялся. Два раза можно было взять по мелочи, и приказчик Федор многозначительно поднимал бровь, но Пашка не шевелился и провожал мелкую рыбешку равнодушным взглядом. На то он и был Пашка Америка, фартовый вор, известный каждому деловому человеку на Пятницкой, Ордынке, Кадашах и даже Сухаревке, чтобы не разменивать себя на пятаки.

Федор постучал в окно, и Пашка вошел в лавку.

— Что же ты? — выдохнул Федор. Он копался в своих книгах и настороженно поглядывал на Пашку. — Мильона ждешь?

— Подсказчик липоват. Грошовая твоя душа. — Пашка длинно сплюнул на дощатый пол. — У старухи, если и был червонец, так она его из рук не выпускает, а краля зашла на твой барахляный товар позекать, у нее, кажись, и на трамвай нету.

Федор открыл было рот, но дверной колокольчик предостерегающе звякнул, и приказчик заспешил навстречу покупателю.

Пашка посмотрел на щуплую дамочку, прижимающую к груди видавший виды ридикюль, профессионально определил, что дамочка сегодня не завтракала и обедать пока не собирается, пнул ногой дверь и вышел на улицу.

Лавка эта была хороша для Пашки тем, что стояла на пути к большим магазинам и все, кто отправлялся за покупками, обязательно заглядывали в нее. А Пашка уже безошибочно определял, есть ли у человека деньги, где они лежат и стоит ли связываться. Пять дней назад он здесь наколол жирного гуся, который принес Пашке двадцать червонцев. Но это было пять дней назад, а сейчас от этих червонцев осталась лишь головная боль.

Пришло время обедать, и он бодро зашатал по Пятницкой. Чумазый парнишка на углу торговал папиросами. Увидев Пашку, он ловко подхватил спадающие штаны и, шлепая по булыжникам коваными подошвами солдатских ботинок, подбежал к Пашке.

— Завязал, Америка? На сегодня контора закрыта? — спросил он.

— Перерыв на обед, Шкет Иванович. Скоро вернусь. Ты жди, сегодня будет удача.

— Купи папиросочку, Америка. Сделай почин, поддержи мою коммерцию, — пацан протянул раскрытую пачку «Люкса».

— Уговорил, купец. — Пашка взял пару папирос, одну небрежно бросил в рот, а другую заложил за ухо.

— Прошу, гражданинтоварищбарин, — в одно слово выпалил пацан, артистически взмахнул рукой, и в заскорузлой ладошке заплясал огонёк спички. — Прикурите-с. Четвертачок, Америка.

— На обратном пути, купец. Смотри штаны не потеряй. — Пашка шлепнул его по затылку и пошел в пивную Когана перекусить в должок. По дороге он думал: удачи, видно, сегодня не будет. И если бы он спьяну вчера не обещал Нинке отметить ее день рождения в «Балчуге», то пошел бы сейчас спать. Какая же работа с похмелья!

Увидев Пашку, старик Коган быстро налил кружку пива, наложил в тарелку сосисок и швырнул их по стойке. Кружка с тарелкой, как связанные, скользнули по белой жести и остановились перед Пашкой. Пока он ел, старик с полотенцем в руках сидел рядом, молчал, вздыхал и смотрел на Пашку грустными слезящимися глазами.

— На мели сидишь. Может, передумаешь, Паша? — спросил он, когда Пашка отодвинул пустую тарелку и закурил. — По краешку ходишь. Не ценишь себя. С твоей внешностью и моим опытом мы бы такую коммерцию организовали.

— Не тарахти, — Пашка встал. — Расплачусь позже.

— Подожди, — старик взял его за рукав. — Утром заходили двое. Расспрашивали.

— Знаю я их, — Пашка сытно рыгнул и потянулся. — Районная уголовка. Я им ни к чему. Они рабоче-крестьянскую собственность берегут. Их такие, как Серый, интересуют. Только не вздумай накапать. У Серого разговор короткий. — Пашка провел большим пальцем по горлу. — Понял?

— Яйца курицу учат. Серый сегодня был. Как и ты, пустой. Так я его предупредил, а он смеется.

— Ну, ну, — Пашка махнул рукой и вышел на улицу.

И тут он увидел человека, которого ждал полдня. Увидел, не поверил глазам и зажмурился. Может, он пропадет, развеется, как дым. Но тот упрямо стоял, держал в руках бумажник и был красив в своей фраерской непосредственности. Это был толстый мужчина. По шелковой бабочке, галифе и мягким хромовым сапогам Пашка определил, что фраер залетный, то есть не москвич. Он покупал какую-то дребедень в открытой лавке и держал в руках бумажник, а тот раздувался и готов был лопнуть, как фаршированная щука на еврейской свадьбе.

Пашка смахнул со лба выступивший пот, вытер руки и подошел ближе.

— Что ты мне суешь? — возмущался толстяк и отпихивал соломенную шляпу, которую ему протягивал торговец.

— Настоящий товар. И по сезону, — продавец посмотрел на бумажник, на Пашку и все понял. — Не хотите, не надо. — Когда толстяк отошел, продавец перегнулся через прилавок и тихо сказал Пашке: — Не забудьте зайти за шляпой, молодой человек. Она вас ждет.

Пашка рассмеялся и опять вытер лоб. Он не отрываясь смотрел, куда же толстяк положит бумажник.

Чудеса продолжались. Клиент сунул бумажник в задний — чужой, как его называют деловые люди, карман и пошел, широко расставляя ноги и задевая прохожих плечами.

Пашка двинулся следом, свистнул, и когда папиросник подлетел, бросил сквозь зубы:

— За мной. Возьми еще одного.

Клиент перешел мост, и Пашка испугался, что тот осядет в «Балчуге», а туда Пашке заходить было нельзя. Но клиент прошел мимо ресторана и направился в Торговые ряды.

На углу, перед Торговыми рядами, стоял карманник Колька Свищ. Он увидел толстяка и сделал стойку. Проходя мимо, Пашка ткнул его локтем в живот и услышал за спиной завистливый шепот:

— Фартовый ты, Америка.

Пашка не стал спорить. Наступали решающие мгновения. Надо подойти вплотную. И все. Только подойти.

Пацаны крутились рядом и ждали сигнала.

Толстяк остановился у рыбной лавки и, разинув рот, уставился на огромного осетра, подвешенного за жабры в витрине.

— Пошел, мальчики, — прошептал Пашка и бегом бросился к толстяку. На секунду он к нему прислонился, и бумажник перекочевал в Пашкины брюки, скользнул по колену и тяжело плюхнулся в потайной карман у щиколотки.

— Сколько же эта рыбина стоит? — толстяк отставил ногу и подбоченился.

Рыбник перестал точить нож, посмотрел на толстяка, потом на Пашку и криво улыбнулся.

— Не продажный осетр, — потом, видимо, не удержался и добавил: — Да и денег у вас, гражданин хороший, нет.

Толстяк полез в карман, нахмурился и закричал.

Пашка стоял в двух шагах и удивленно смотрел на багровое лицо с вздувшимися веревками вен. Он знал, что его крестник будет кричать. Но такого крика Пашка еще не слыхал в своей богатой практике.

На этот рокочущий, срывающийся на визг вопль, как по команде, откликнулись:

— Атас! Срывайся!