Александра Столярова - Алмаз моей мечты

Ник медленно приподнялся и раскрыл от удивления рот:

– А что тебе не нравится?

– Все не нравится! Разлегся тут, понимаешь, словно я мебель! Рояль! Комод!

– Пожалуйста, можешь лечь рядом, – предложил он и тут же получил подушкой по голове.

– Идиот! – прошипела Серафима, ища глазами предмет потяжелее. – Дубина стоеросовая!..

– Да успокойся ты! – воскликнул Ник, спрыгивая с кровати. – Ради Бога, я могу и посидеть, если настолько тебя смущаю. Вот уж не думал, что ты такая… тургеневская барышня.

– Пошел к черту! – ответила она злобно и закурила сигарету.

– Ладно, давай сменим тему, пока не подрались окончательно. – Ник улыбнулся как ни в чем не бывало. – Я хотел рассказать тебе про Агату… Кажется, она заметила меня, когда я шел за ней по набережной. В общем, она умудрилась улизнуть. Не спрашивай меня, я и сам не понимаю, как бабка сумела удрать.

Но Серафима ни о чем и не спрашивала. Сейчас Агата волновала ее меньше всего.

– Я поискал ее по округе, но она как сквозь землю провалилась. Пришлось вернуться в гостиницу. – Ник тяжело вздохнул. – А у тебя как дела? Где ты была эти два часа?

– В интернет-кафе, – буркнула она, прихлебывая коктейль. – Искала на тебя компромат.

– Серафима, я серьезно!

– Я тоже, – пожала она плечами. – Ну, не только на тебя, еще на Иванцова, к примеру. Никакого Вовы Графа Яндекс не знает, впрочем, этого следовало ожидать. Ну, есть какие-то идеи?

– Никаких. Я об этом Вове первый раз слышу. Странно, что дед стремился перед смертью написать именно это… Что это может означать?

– Например, то, что Вова Граф спер алмаз у твоего деда, – вынесла вердикт Серафима. – Или пытался спереть. В общем, простор для фантазии, если она у тебя, конечно, имеется.

– Что значит спер? – Ник с подозрением уставился на нее. – Мы же решили, что камень где-то в доме…

– Ничего подобного мы не решали. И вообще мне надо с тобой поговорить!

Выпалив эти слова, Серафима тяжело вздохнула и попыталась унять трясущиеся, словно у заправского пьянчужки, руки.

– О чем?

– Об алмазе. О твоем дедушке-ювелире. О тебе, в конце концов! Скажи, у тебя ведь сохранилась переписка с дедом?

– Ну да, я сохранял письма в почтовом ящике…

– Дед писал тебе с домашнего компьютера? – Серафима припомнила, что в кабинете ювелира стоял новенький мощный ноутбук.

– Понятия не имею, но скорее всего оттуда. Послушай, а в чем дело?

– Эта переписка – единственное доказательство, – отчеканила Серафима. – Хотя эти письма мог состряпать кто угодно, в том числе и ты сам. Никакое это не доказательство.

– Доказательство чего? – Глаза Ника сузились, кажется, до него дошло, что происходит. – Прости, ты что, мне не веришь?

– Знаешь, ты втравил меня в какую-то сомнительную историю, так что не удивляйся. Я хочу все проверить. Никаких доказательств того, что алмаз действительно завещан тебе, ты привести не можешь. Да и действительно ли ты внук Андрея Борисовича? Любой дурак может такое сказать. Я вот, к примеру, родная сестра принца Чарлза, ты мне веришь?

Ник вскочил, отшатнулся от журналистки, словно узрел двухголовую гадюку. «Кажется, это мы уже проходили», – мимоходом подумала Серафима. Глаза у парня горели возмущенным огнем. Он схватил со стола стакан и одним махом влил в себя остатки коктейля.

– Действительно, доказать я это никак не могу, – с достоинством произнес Ник. – Тебе остается только верить или не верить моему слову. Но я клянусь тебе…

– Ой, умоляю, не надо пафоса! Я прошу всего лишь элементарных подтверждений твоих слов, раз уж ты втравил меня в эти поиски. Доказательство твоего родства? Письма? Фотографии? Хоть что-нибудь. Я не прошу невозможного, согласись. Тут замешаны слишком серьезные вещи: огромный бриллиант, какие-то махинации, проникновение со взломом, убийство, наконец! Мне, знаешь ли, не хочется сидеть в тюрьме, я для этого слишком молода и красива!

– Да, не стоило обращаться к тебе за помощью, – резюмировал Ник. Он стоял бледный и от этого еще более красивый. Сердце у Серафимы словно сжали ледяной рукой. – Прости. Я вижу, ты мне не веришь.

– Я…

– Дверь открыта, я тебя не держу. Надеюсь, я могу рассчитывать, что ты никому не расскажешь о моей тайне? Хоть это и недоказуемо, но я все-таки ищу СВОЕ наследство, а не чье-то еще.

– Ник… – пролепетала совершенно потерявшаяся Серафима.

– Все, пока. Счастливого отдыха.

Ник поднялся, взял ее за руку и подвел к выходу. Открыл дверь и сделал приглашающий жест: выметайся, мол. Взгляд его был холодным и ничего не выражающим, совершенно как в тот раз, когда Серафима впервые встретилась с ним глазами.

Нет, нельзя было разреветься прямо здесь, на пороге этого светлого, просторного люкса, хотя и очень хотелось. Серафима сжала зубы и переступила через порог с гордо поднятой головой. Прежде чем за ней захлопнулась дверь, девушка увидела ледяной, непроницаемый взгляд.

И поняла, что это все. Финита ля комедия.

Почти минуту она не могла дышать от рыданий. Слезы потоком хлынули из глаз, и Серафима почти ослепла. Она ничего не видела и не слышала и только возле собственной двери поняла, что ее кто-то твердо, но ласково держит под локоть и бормочет что-то успокаивающее. Кто-то в темном платье и светлом фартуке.

Оказалось, это милая горничная Алла. Она увидела постоялицу, которая в невменяемом состоянии топталась под дверью чужого люкса, и оттранспортировала ее на третий этаж.

Вопросов Алла не задавала, взяла у Серафимы ключ и сама открыла дверь.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказала она, усаживая девушку на кровать. – Это совершенно не мое дело, но я хочу сказать… Такие истории не редкость, просто забудьте о нем!

– Что такое? – прорыдала совершенно потерявшаяся Серафима. – О чем вы?

– Подумаешь, красавчик бросил, наплюйте и разотрите. Таких тут полный город, плюнь – попадешь в Антонио Бандераса! Давайте я вам воды принесу!

– Не надо воды, оставьте меня в покое, – попросила она сдавленно. Больше всего ей сейчас хотелось лечь и тихо скончаться, желательно без боли и мучений, а горничная со своими неуклюжими утешениями только мешала.

– Как хотите. – Девушка пожала плечами и вышла.

Серафима повернула в замке ключ, уставилась в зеркало, висящее на противоположной стене, и сквозь пелену слез увидела жуткую, опухшую рожу с глазами-щелочками. Это зрелище добило ее окончательно, но плакать почему-то больше не хотелось. Больше того, она теперь стыдилась своей бурной истерики, свидетельницей которой стала горничная.

Она долго умывалась в ванной комнате, не решаясь снова встретиться взглядом со своим отражением. Потом устроилась, как обычно, на подоконнике, вытащила сигареты и жадно закурила. Теперь не только руки, а все тело сотрясала нервная дрожь.