Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный

– Ну, знаешь, не те времена нынче, – как-то понуро и без внутренней убеждённости ответил Максимов.

– Времена всегда одни и те же. – Веселов перевёл взгляд на Смелякова и подмигнул ему.

Повисла пауза.

– Завтра моему Петьке в школу, – почему-то проговорил Максимов. – Первый раз в первый класс.

– Да, уже осень подкралась, – проговорил задумчиво Смеляков. – Лето пролетело, а я и не заметил его. Так вся жизнь промчится.

– Говорят, на пенсии время медленно тянется, – вставил Веселов.

– Нам с вами до пенсии ещё пахать и пахать, братцы, Скучать не придётся, забот хоть отбавляй, – успокоил Максимов и посмотрел на Смелякова. – Витя, у тебя потомство намечается?

Виктор улыбнулся.

– Похоже, намечается…

– Скоро?

– Мы только в самом начале пути.

Максимов понимающе кивнул и наставительно потряс пальцем в сторону Веселова.

– А ты, Игорь, так и сгинешь в омуте своих бесконечных баб. И не останется после тебя никого.

– Откуда ты знаешь, Петрович? – засмеялся Весе-лов. – Может, у меня по всей стране ребятишки прыгают? Я как в командировку отправляюсь, так обязательно девчонкой какой-нибудь там обзаведусь. Так что я вполне мог настругать себе потомство.

– Несерьёзный ты мужик! – Максимов покачал головой.

– Очень даже серьёзный, Петрович. А не женюсь я потому, что мне свобода передвижения дороже семейного уюта. Да и баб я слишком люблю, чтобы удовлетвориться лишь одной. Как подумаю, что нельзя будет пощупать очередную красотку за задницу из-за того, что я супружески окольцован, и буду постоянно ходить под дамокловым мечом аморалки… Нет, мужики, я свободой моей дорожу превыше всего. Может, когда-нибудь созрею, но не сейчас.

– Смотри, не упусти своего счастья, – сказал Максимов.

Следующее утро встретило их небывалой суетой.

– По коням, мужики! – Максимов положил телефонную трубку на рычаг.

– Что за спешка? Что стряслось?

– Военторг обчистили! Руководство уже всех на уши поставило!

Смеляков и Веселов переглянулись.

– Обчистили? Совсем?

– Что лишние вопросы задаёте? Плешков только что от Егорова вернулся. Так что вставайте, пойдём к Плешкову, выслушаем подробности…

Подробности оказались такие. Утром уборщица увидела разбитое окно между лестничными площадками. Окно всегда было закрыто решёткой и по этой причине, видимо, не стояло под сигнализацией. Однако оказалось, что грабителю не составило особого труда разбить стекло фомкой и с её же помощью выломать решётку. Пройдясь по этажам, грабитель взял четыре чемодана с прилавка и набил их всевозможными товарами, особенно уделив внимание часам и ювелирным изделиям. В общей сложности из универмага было похищено товаров на двадцать тысяч рублей.

Егоров на совещании сообщил, сдвинув брови, что раскрытие этого преступления – дело чести, поэтому раскрыто оно должно быть в кратчайшие сроки. Таких крупных ограблений не случалось давно, и дело было поставлено на партийный и министерский контроль.

День прошёл в разъездах.

– Так, братцы, – сказал Максимов поздно вечером, усевшись напротив Смелякова и Веселова, и посмотрел на наручные часы. – Что мы имеем на данное время?

– В результате первичных оперативно-разыскных мероприятий на месте преступления, – начал докладывать Смеляков, – найден свидетель. – Жариков Никодим Степанович, пенсионер, окна его квартиры выходят во двор Военторга. Обычно он просыпается рано, часов в пять утра. Услышал движок автомобиля, выглянул в окно и увидел такси.

– Номер не запомнил?

– Только цифру «5» и букву «Т», – ответил Смеляков.

– Уже хлеб. Поскольку все такси идут под буквами ММТ или ММЛ, думаю, что сделать выборку по таким данным в ГАИ будет делом одного дня. Пара сотрудников справится с этим легко.

– Второе, – продолжил Смеляков. – Найден очень чёткий отпечаток пальца на стекле. Грабитель разбил фомкой стекло, но один кусок, такой треугольный, видимо, мешал ему влезть, свисал из рамы сверху. Вот он его рукой аккуратно и вытащил. Отпечаток большого пальца левой руки, очень хороший. Эксперты проверяют его по следотеке нераскрытых преступлений. Наконец, третье. Там же найдена газета «Правда», в которой преступник принёс фомку. На газете карандашом написано число «25».

– Номер квартиры?

– Да, всюду ведь вручную расписывают газеты по адресам. В издательстве нам сообщили, что этот конкретный номер мог быть направлен в следующие почтовые отделения. Вот их номера, Алексей Петрович. По Московской области таких почтовых отделений всего четыре и в Москве несколько десятков.

– Что ж, – Максимов подвинул к себе листок бумаги, – по-моему, не так плохо для начала…

На следующий день, едва войдя в кабинет, Смеляков сразу попал под прицел пристального взгляда Максимова. Алексей Петрович сидел, прижимая телефонную трубку к уху, и что-то записывал.

Пальцем свободной руки он поманил Виктора к себе.

– Всё, – сказал он и, бросив трубку на рычаг, подвинул лист бумаги к Смелякову. – Таксиста нашли. Игна-тюк Василий Романович. Витя, дуй к нему в таксопарк, у него сейчас смена должна закончиться, так что хватай его, как только он появится, и выжми из него максимум деталей. Сразу перезвони нам, чтобы мы знали, куда он клиента повёз от Военторга. Мы команду дадим на отработку адреса. А потом тащи этого таксиста сюда, чтобы составить фоторобот.

– Еду. – Смеляков быстро встал, проверил, есть ли в кармане сигареты, и покинул кабинет.

Из окна служебного автомобиля Виктор смотрел на мелькавшие дома и неторопливо прогуливавшихся людей и размышлял: «Вот опять еду на задание, а люди живут, ни о чём не подозревая. Сосуществуют два мира: криминал и нормальная жизнь. Где-то кого-то убивают, насилуют, грабят, это происходит совсем рядом, иногда даже за соседней стеной, но большинство людей не подозревают об этом, а если и знают, то всё-таки быстро забывают о преступлениях и о всевозможных угрозах своему благополучию. Неужели же сила жизни настолько мощнее страха? Человечество, зная о преступниках, всё-таки не рвёт их на куски, требует гуманного отношения к ним. Почему? Ведь если бы с ними обращались как с настоящим мусором, всё могло бы давно измениться к лучшему… Нет, пожалуй, не могло, потому что преступностью пронизано всё насквозь. Почти каждый из нас совершает какое-то преступление, порой очень мелкое (перейти дорогу на красный свет или выкурить тайком сигарету в детстве), а иногда и вполне серьёзный проступок. Все мы в чём-то виноваты, все не без греха. Должно быть, поэтому люди и требуют снисходительности к преступникам, ибо легко представляют себя на их месте. Только за самые жестокие и ужасные преступления народ согласен карать беспощадно. Пожалуй, только за убийства готов ответить тем же, а вообще-то люди легко прощают…»