Мэри Стюарт - Это странное волшебство

Я в рубке занимался камерой, а Спиро был на корме, когда вдруг заглох мотор. Я крикнул, спросил, что случилось, услышал в ответ, что что-то намоталось на винт, и он его через минуту очистит. Так что я продолжал свои занятия, только скоро обнаружил, что яхта отклонилась от курса, повернулась поперек ветра и раскачивалась слишком сильно, чтобы считать это удобным. Поэтому я вышел посмотреть, что случилось. – Он поднял руку странным трагическим жестом. – Тогда это и произошло. Я увидел, что Спиро на корме наклонился, яхту сильно качнуло, и, Я думаю, не уверен, что я крикнул, чтобы он был осторожнее. Потом порыв ветра, волна или что-то еще ударило яхту в привальный брус, и она прыгнула, как бешеный мул. Спиро держался за леерную стойку, но она была скользкая, и он ее выпустил. Я увидел, что он пытается схватиться опять, но промахнулся и исчез. Когда я добрался на корму, его уже не было видно».

«Он не умел плавать?»

«Умел, но было очень темно, яхта дрейфовала быстро. Ветер стал намного сильнее, пока я работал в рубке, и нас за несколько секунд разнесло на ярды. Даже если бы он оставался на плаву, его было бы трудно найти… А я не думаю, что так, он бы закричал, я бы точно что-нибудь услышал. Я сам орал, даже охрип, но ответа не было…»

Он опять встал, подошел к окну. «Ну вот и все. Я выбросил спасательный пояс, но меня несло очень быстро, а ко времени, когда я включил мотор и вернулся туда, где он, по-моему, выпал, не осталось никаких признаков. Я был приблизительно на месте, потому что пояс нашел, и плавал там очень глупо несколько часов, но как-то не мог сдаться и бросить все так… Рыбацкая лодка тоже появилась и помогала, но толку не было». Пауза. Он стоял к нам спиной и смотрел – а улицу.

Филлида пробормотала мрачно: «Это ужас, ужас…»

«А винт действительно был обмотан?» – спросила я.

Он обернулся. «Что? Не был. По крайней мере, я там ничего не увидел. Засорилась форсунка. Я все привел в порядок за несколько секунд, если бы он сначала посмотрел там…» Он пожал плечами и не закончил фразы.

«Ну ладно, – сказала Фил, искусственно оживившись. – Я честно не понимаю, чего ты себя винишь. Ну что ты еще мог сделать?»

«Да я не обвиняю себя в том, что случилось, это было бы абсурдно. Мне так тяжело оттого, что я его не нашел. Болтаться два часа в черном ветреном море и знать все время, что в любую минуту может стать слишком поздно… Пойми меня правильно, но было бы легче, если бы я привез домой его тело».

«Потому что мать не верит, что он утонул?»

Он кивнул. «Она будет надеяться вопреки всем доводам разума и ждать, что он появится. А потом, когда… если его тело выбросит на берег, все начнется сначала».

Филлида сказала: «Тогда только остается надеяться, что тело скоро найдут».

«Сомневаюсь. Ветер и волны направлялись в другую сторону. Если его выбросило на берег Албании, мы, возможно, никогда о нем не услышим. Она будет ждать годами».

«Как отца», – сказала я.

Годфри смотрел на меня несколько секунд, будто забыл, кто я. «Отца? Господи, да. Забыл.».

Филлида заволновалась: «Ну и не вспоминай, ради бога. Перестань терзаться! Ситуация достаточно ужасна и без того, чтобы обвинять себя в том, чему не мог помочь или воспрепятствовать».

«Если бы еще его мать и сестра это понимали».

«Конечно, поймут. Когда спадет шок, и ты сможешь с ними поговорить, нужно рассказать им все, как нам. Увидишь, они это примут, не будут тебя ни хвалить, ни ругать. Принимают все, что делает с ними судьба. Такие люди. Сильные, как их скалы, и верят так же крепко». Он смотрел на нее несколько удивленно. Люди, знакомые с Филлидой только поверхностно, как с легкомысленной и хорошенькой дамочкой, всегда удивляются, наткнувшись на фундамент мощной материнской теплоты. Она выглядела благодарной и расслабленной, будто освободила его от всех обвинений, и это для нее важно. Улыбнулась. «Твоя беда в том, что ты не только пережил ужасную историю и шок, но еще и боишься встретиться лицом к лицу с Марией и перенести сцену, ничего в этом странного нет. Но не надо беспокоиться, сцен не будет, им даже не придет в голову задавать вопросы».

«Не совсем понимаешь. Спиро не должен был со мной идти прошлой ночью, у него было свидание в городе. Я убедил его отменить это дело. Его мать даже не знала до последней минуты».

«Ну и что? Ты, наверное, платил ему за переработку, как всегда? Так я и думала… Да, знаю, Мария говорила. Поверь, они будут ужасно благодарны за то, что ты давал ему работу и платил всегда очень великодушно. Спиро очень хорошо о тебе думал, и его мать тоже. Господи, да тебе ли беспокоиться, что они о тебе скажут!»

«Могу им что-нибудь предложить, как ты думаешь?»

«Деньги? Не знаю. Подумаю. Не совсем представляю, что они теперь могут делать… Но пока не будем об этом беспокоиться. Задам пару тактичных вопросов и дам знать, ладно? Но знаешь, лучше забери фотографии. Я не успела посмотреть, но Марии ни к чему сейчас их видеть».

«Да, конечно». Он взял папку и прижал к себе, будто не знал, что делать дальше.

Профессия приучила меня смотреть на лица и слушать голоса, а если объекты наблюдения находятся в состоянии стресса, это даже интереснее. Никогда не буду актрисой высшего класса, но хорошо понимаю людей. Сейчас я почувствовала в состоянии Годфри Мэннинга и его жажде успокоительных слов что-то не соответствующее характеру. Потрясающая разница между тем, каким он, по идее, должен быть, и тем, что сделал из него шок, просто выводила из равновесия. Как актер, не вошедший в роль. Поэтому я заявила совершенно бестактно, будто вывести его из этого состояния было очень важно: «А это фотографии для книжки?»

«Некоторые. Я вчера принес Фил посмотреть, хотите взглянуть?» Он быстро пересек комнату и положил папку на низкий столик у моего стула.

Очень сомневаюсь, что мне хотелось смотреть на фотографии мертвого мальчика, но Фил не протестовала, а для Годфри это было явное облегчение. Поэтому я приступила к делу. Сначала видовые снимки – голые скалы, яркое море, цветы на скалах, крестьянки с козами и осликами между цветущих яблонь или склонившиеся над каменным бассейном с горой разноцветного белья. Море. Иногда берег с кружевами водорослей, или завившаяся волна, или ее следы на высыхающем песке. На одной дельфин улыбался прямо в камеру. Я даже вскрикнула, впервые вспомнив утреннее приключение. Но тут Филлида отодвинула фотографию, и я увидела покойного мальчика.

Круглое лицо, широкая улыбка, загорелая кожа и густые черные волосы, упругие, как вереск, почти как у сестры. Но сразу понятно, о чем говорил Годфри. Могучая шея, которая придавала Миранде крестьянский вид, превратилась в классическую силу, знакомые линии могучей скульптуры. Мальчик подходил к скалам и морю, как колонны античных развалин.