Эрнест Хорнунг - Костюмированное представление

— Ты никогда не говорил мне, что прибегаешь к переодеваниям, — сказал я, наблюдая за тем, как он очищал от грима свое лицо и руки.

— Да, Кролик, я кругом не прав, так как обращался с тобой не совсем красиво. Не имелось никакой реальной причины, чтобы не показывать тебе этого убежища в течение целого месяца. Однако не было также и никакой настоятельной необходимости поступать иначе. И потом, если рассуждать чисто теоретически, то вполне возможно, что обстоятельства сложатся так, что для нас обоих было бы лучше, чтоб ты вообще не имел ни малейшего представления о моем местонахождении. Как видишь, в случае нужды мне есть где переночевать, и, разумеется, здесь, на Кингс-роуд, меня зовут совсем не Раффлсом. Но только в этом случае ты поймешь, что следовало бы довольствоваться тем, что имеешь и что знаешь.

— А между тем ты пользуешься этим убежищем для переодевания?

— Это — моя личная мастерская. Переодевание? В ряде случаев переодеться — значит сделать полдела. И всегда приятно осознавать, что если случится самое худшее, то при желании ты можешь быть осужден не под своим собственным именем. И потом, маскарад просто необходим, когда приходится иметь дело с различными оградами и заборами. Кое-какие операции я провожу на языке и в одеяниях жителей фабричных окраин Лондона. Не поступай я подобным образом, мне никогда не удалось бы расплатиться с вымогателями. Итак, весь этот гардероб забит тряпьем. Женщине, которая приходит сюда убираться, я говорю, что это — одежда для натурщиков. Между прочим, мне хотелось бы надеяться, что там найдется что-нибудь подходящее и для тебя, так как завтра вечером тебе потребуется подобный наряд.

— Завтра вечером? — удивленно воскликнул я. — Что ты собираешься делать?

— Сыграть вот эту «штуку», — сказал Раффлс. — Я хотел написать тебе сразу по приходе домой и попросить заглянуть ко мне завтра пополудни. Я собирался набросать тебе план операции и сразу подключить тебя к действию. Нет ничего хуже, чем начинать игру тогда, когда нервы уже взвинчены. Пересидев в напряжении без дела, человек обычно перегорает, и это расстраивает все планы. Это тоже была одна из причин моего молчания. Ты должен постараться простить меня. Я не мог забыть, как превосходно ты справился со своей задачей во время нашего последнего с тобой похода, когда у тебя абсолютно не было возможности заранее расслабиться. Все, что от тебя требуется, так это то, чтобы завтра вечером, когда понадобится, ты был бы столь же хладнокровным и сообразительным, как в тот раз, хотя, Господи, эти два дела, конечно, нельзя даже сравнивать.

— Я думал, что ты это и выяснишь.

— Ты прав. Я это выяснил. Однако имей в виду, что я отнюдь не утверждаю, что очередное дело будет таким же сложным. В дом мы, вероятно, попадем безо всякого, а вот выбраться из него может оказаться не так просто. Чего уж хорошего ожидать от дома, обитатели которого ведут столь неупорядоченный образ жизни! — воскликнул Раффлс в приступе искреннего негодования. — Уверяю тебя, Кролик: в понедельник я всю ночь провел в кустарнике на соседнем участке, подсматривая за особняком, и поверь мне, кто-то в нем тоже целую ночь бодрствовал! Я не имею в виду кафров. Мне не верится, что они, эти бедняги, вообще ложатся спать! Нет, я имею в виду Розенталя и это бледнолицее животное по фамилии Первис. Когда они вернулись, то есть в полночь, то начали пить и пили до самого рассвета, пока я не смылся. Но даже тогда, когда я уходил, они были еще способны перебраниваться друг с другом. Они, между прочим, чуть было не подрались в саду, в нескольких ярдах от меня, и я услышал нечто такое, что может оказаться для нас весьма полезным и от чего рука Розенталя может дрогнуть в самый критический момент. Ты знаешь, что означает сокращение НТБ?

— Незаконная торговля бриллиантами?

— Совершенно верно. И, кажется, Розенталь — один из таких торговцев. Он, должно быть, под мухой проболтался об этом Первису. Во всяком случае, я слышал, как Первис насмехался над ним по данному поводу и угрожал разоблачением в Кейптауне. Я начинаю думать, что наши друзья между собой на ножах. Но вернемся к завтрашней ночи. Мой план совершенно безыскусен. Мы просто-напросто должны проникнуть в дом в то время, когда эти ребята будут гулять на стороне, и залечь там вплоть до их возвращения. Если удастся, мы заранее добавим им в виски снотворное. Это намного бы все упростило, хотя дельце предстоит отнюдь не шуточное. Мы постоянно должны помнить о револьверах Розенталя, если нам не хочется, чтобы он написал ими свое имя на наших шкурах. Однако, несмотря на присутствие в доме множества кафров, ставлю один к десяти, что нам удастся все, если удастся трюк с виски, и один против ста, если мы не сразу найдем виски. Боюсь, встреча с язычниками все испортит, если не сказать хуже. И потом, там ведь еще живут эти дамы…

— Быть того не может, черт побери!

— Да, настоящие леди, с голосами, способными разбудить самого Каина. Я опасаюсь, я очень опасаюсь их криков. Они таят для нас смертельную опасность. Au contraire [3] Напротив ( франц. ). , если мы сумеем проникнуть незамеченными, битва, считай, наполовину будет выигранной. Если Розенталь вернется пьяным, каждый из нас получит по бриллианту. Но если же он препожалует трезвым, мы, возможно, вместо бриллиантов получим по пуле. Будем уповать на лучшее, Кролик, и тогда игра не будет вестись в одни ворота. Все, однако же, в руках Божьих.

На этом мы с ним и расстались. Пожали друг другу руки на Пиккадилли, хотя мне не хотелось уходить от Раффлса так рано. Но он явно не намеревался приглашать меня в свои апартаменты. Он объяснил мне, что имеет обыкновение хорошенько высыпаться перед каждым крикетным матчем, как, впрочем, и перед любой другой игрой. В тот вечер его прощальные слова были настроены на прежний лад:

— Имей в виду, Кролик, сегодня вечером — только одну рюмку спиртного. Самое большее — две, если, конечно, тебе дорога твоя… да и моя жизнь!

Я подчинился ему столь презренным образом, что мне никогда не забыть, какую бесконечную, бессонную ночь принесло мне это послушание. Когда наконец стало светать, я смог различить крыши домов напротив, проявившиеся на фоне серо-голубоватого лондонского рассвета, и подумал о том, удастся ли мне увидеть следующее утро, а потом страшно разозлился на самого себя за ту самовольную вылазку, которую совершил вчера в силу собственного упрямства.

Был девятый час вечера, когда мы расположились в саду, непосредственно примыкавшем к участку Рубена Розенталя. Находившийся тут же дом был необитаем и наглухо закрыт из-за этого возмутительного распутника, который, разогнав всех своих соседей, почти добровольно отдавался в наши руки. Чувствуя себя практически защищенными от неприятности быть застигнутыми врасплох, мы могли наблюдать за нужным нам особняком под надежным прикрытием ограды, не очень высокой: мы могли смотреть прямо поверх нее. С обеих сторон она была обсажена довольно густым кустарником, и это давало нам дополнительную гарантию того, что нас не обнаружат. Окопавшись подобным образом, мы простояли так в течение целого часа, ведя наблюдение за парой освещенных овальных окон. Окна были занавешены шторами, на которых постоянно мелькали бесформенные тени. До нас доносились хлопки откупориваемых бутылок, звон бокалов и все усиливавшийся шум грубых голосов. Удача, казалось, отвернулась от нас: владелец пурпурных бриллиантов ужинал дома, причем ужинал дольше обычного. Я полагал, что это был званый ужин. Раффлс думал иначе. В конце концов он оказался прав. По подъездной дорожке застучали колеса, и перед парадной лестницей остановился экипаж, запряженный парой лошадей. Из столовой послышался топот быстро бегущих ног, и вскоре на крыльце раздались громкие голоса.