Эллери Куин - Последнее дело Друри Лейна

Пэтиенс объяснила. Лейн, не отрываясь, следил за ее губами, все время кивая.

— Да, да, — пробормотал он, когда она закончила. — Необычно. И удивительно верно… Это все?

— Нет, есть еще кое-что, — нахмурилась Пэтиенс. — Это самый важный и загадочный пункт.

Итак, восьмое. Из-за чего вся эта суматоха? Несомненно, из-за секрета, «стоящего миллионы», как говорил доктор Алес. Но этот секрет связан с символами, которые Алес оставил папе на хранение. Поэтому все зависит от последнего вопроса: что означают эти символы?

Она замолкла, положила листок на стол и снова занялась рисованием. Внезапно Гордон выпрямился и привстал со стула. Пэтиенс и Лейн с любопытством уставились на него.

— Что это ты там вырисовываешь? — резко спросил он.

— Что? — Пэтиенс моргнула. — Разве не видишь эти бессмысленные символы…

— Эврика! — закричал Роу, вскакивая с места. — Есть! Я догадался! Это же по-детски просто!

Мистер Друри Лейн поднялся и подошел к столу. Лампа освещала его точеные черты, и в этот момент лицо старого джентльмена казалось особенно красивым.

— Наконец-то и вы догадались, — сказал он. — Я понял это в тот день, когда мы вскрыли конверт в кабинете твоего отца, Пэтиенс.

— Я вас обоих не понимаю, — пожаловалась девушка.

— Как я сидел, когда ты вырисовывала символы? — спросил Роу.

— За столом, лицом ко мне.

— Вот именно. Я видел буквы так же, как их видел мистер Лейн в кабинете инспектора, другими словами, вверх ногами!

Пэтиенс слабо вскрикнула и перевернула листок. Символы теперь выглядели таким образом:

WM SH3

Она медленно повторила: «Wm SHe», словно пыталась выделить суть.

— Это похоже на какую-то подпись… W-m… William. — Мужчины не сводили с нее глаз. — William Shakespeare [Вильям Шекспир (англ.). ]! воскликнула она, вскакивая на ноги. — William Shakespeare!

— Я много размышлял над этим, — устало пояснил Лейн. — С точки зрения анализа, здесь все довольно ясно. Доктор Алес не стал копировать автограф Шекспира, а воспроизвел его по-своему, используя заглавные буквы, может быть, для того, чтобы разгадка была проще. Почему заглавная Н? Вероятно, это просто причуда Алеса.

— Важно то, что это одна из версий автографа Шекспира, — пробормотал Роу. — Странно.

Лейн вздохнул.

— Вы должны знать лучше меня. Гордон, что существует всего шесть автографов Шекспира, чья подлинность окончательно доказана.

— Говоря о сомнительных автографах, — заметил молодой человек, — можно привести такой; Wilim Shak'p.

— Кроме того, среди сомнительных автографов есть один, очень похожий на вариант Алеса. Заглавная W, прописная m вверху, пробел, затем заглавная S, маленькая h и прописная Е вверху.

— Так писали в старой Англии, да? — спросила Пэтиенс.

— Верно. Сомнительный автограф появился в «Метаморфозах» Овидия и сейчас находится в библиотеке Бодлея при Оксфордском университете…

— Я видел его, когда был в Англии, — вставил молодой человек.

— Я связался с библиотекой Бодлея, — спокойно продолжал старый джентльмен, — и узнал, что «Овидий» еще находится у них. Я, честно говоря, думал, что книгу украли… — Он ненадолго замолчал. — Доктор Алес говорил, что его секрет стоит миллионы, и оставил копию автографа в качестве ключа, от которого мы должны отталкиваться. Теперь вы понимаете, что это за секрет?

— Вы хотите сказать, — спросила Пэтиенс дрожащим голосом, — что вся суматоха и кражи из-за того, что был найден седьмой, подлинный автограф Шекспира?

— Похоже, что так. — Роу горько усмехнулся. — Я потратил лучшие годы, копаясь в елизаветинских летописях, и ни разу не встречал даже намека на что-либо подобное.

— Что еще? — пробормотал Лейн. — Если секрет действительно стоит миллионы, то у доктора Алеса должна? быть уверенность в подлинности подписи.

— Да, — мягко произнес молодой человек, — эта вещь бесценна. Она представляет огромную историческую и культурную ценность.

— Я где-то читал, что если подлинность такого автографа будет доказана и он всплывет на аукционе, то за него можно будет выручить даже больше миллиона.

Правда, не знаю, имел автор в виду доллары или фунты стерлингов. Но дело в том, что подпись обычно ставят не бесцельно, а под каким-нибудь документом.

— Бумага в книге! — воскликнула Пэтиенс.

— Тихо, Пэт, — задумчиво произнес Роу. — Все шесть подлинных подписей стоят под документами: одна — под судебными показаниями — старину вовлекли в тяжбу; в другой раз он подписал сделку о покупке дома в 1612 году, еще один автограф стоит на закладной и последние три — на трех листах завещания. Но ведь мог же он подписать титульный лист книги!

— Не думаю, — перебил Лейн. — Скорее всего, эта подпись стояла под документом, который сам по себе не представляет большой исторической ценности.

— Ну уж нет! — возразил Роу. — Любой документ очень важен! С его помощью мы смогли бы выяснить, где находился Шекспир в конкретный момент, и прояснить некоторые вопросы, — Конечно. Говоря о сравнительно небольшой ценности, я подходил к проблеме с точки зрения обывателя. Но предположим, что это было письмо! — Лейн подался вперед. — Вы только представьте себе, письмо, написанное бессмертным Шекспиром! Разумеется, вероятность невелика, — взволнованно продолжил он, — но если подпись стояла под письмом, то само письмо ценилось бы намного дороже подписи! Из-за него респектабельные ученые могли вцепиться друг другу в глотки! Это сравнимо с находкой э-э… скажем, настоящего послания апостола Павла, — И этот документ был спрятан в Джэггарде 1599 года, — прошептала Пэтиенс. По-видимому, доктор Алес разыскал первые два экземпляра и, ничего не обнаружив в них, пытался заполучить третий из коллекции Саксона. И ему это удалось! Возможно ли…

— Похоже, что так! — возбужденно воскликнул Гордон. — Он нашел этот документ, счастливчик!

— А теперь его кто-то украл. Держу пари, что именно этот документ хранился в тайнике Алеса.

— Вероятно, — сказал Лейн. — Но есть еще один момент. Я выяснил, что третий экземпляр Джэггарда 1599 года был куплен Сэмьюэлом Саксоном у сэра Джона Хэмфри-Бонда, британского коллекционера.

— Это тот самый человек, который порекомендовал Гэмнета Седлара мистеру Уайту? — ошеломленно воскликнула Пэтиенс.

— Он самый, — пожал плечами Лейн. — Хэмфри-Бонд умер несколько недель назад. Нет, нет, — улыбнулся он в ответ на встревоженные взгляды, — не беспокойтесь.

Смерть была вполне естественной и наступила без человеческого вмешательства. Старику было восемьдесят девять лет, и он скончался от двусторонней пневмонии.

Род Хэмфри-Бонда владел экземпляром Джеггарда с елизаветинских времен, а сэр Джон Хэмфри-Бонд был последним в роду и не оставил наследников.