Карина Тихонова - Я и мое отражение

Понятно.

Я вздохнула, развернулась и побрела в свою комнату, как побитая собака.

Время до завтрака тянулось невыносимо долго. Я лежала на кровати и ждала выволочки. А то, что выволочка состоится, я не сомневалась.

Ровно в девять Рита принесла мне чай и пару бутербродов. По тому, что она вошла, не постучав, я сделала вывод: о попытке моего побега слугам уже известно.

– Доброе утро!

Я не отозвалась и молча посмотрела на горничную.

Рита с трудом удерживала на месте губы, расплывавшиеся в довольную ухмылку. Я выдернула себя из лежачего положения и села.

– Злорадствуешь? – спросила я угрюмо.

Она не ответила. Поставила на журнальный столик поднос, спросила:

– Завтракать сейчас будете или позже?

– Вообще не буду, – ответила я все так же угрюмо.

Она опустила глаза, чтобы скрыть насмешку над избалованной богатой сучкой, которую скоро хорошенько высекут.

Я ей не нравилась. Интересно почему? Во всяком случае, наши чувства были взаимны?

Рита вышла из комнаты и аккуратно притворила за собой дверь.

А я снова упала на кровать и пролежала так еще час.

В десять я села на постели, подвинула к себе телефон и набрала номер шофера. Он ответил мне не сразу и без прежней почтительности.

– Да!

«Да», – отметила я. А раньше говорил: «Слушаю».

– Доброе утро, – начала я очень холодно.

– Здрасте.

– Мне нужна машина, – договорила я и выжидательно умолкла.

Миша немного помолчал.

– Елена Борисовна не велела, – сказал он наконец.

– Что не велела? – притворилась я непонимающей.

– В город вас возить не велела, – пояснил шофер. – Без ее разрешения.

И мне в ухо понеслись короткие гудки.

Я с размаху впечатала трубку в аппарат. Жалобно тренькнула какая-то деталь внутри.

Все! Я пленница! Можно было бы сказать «кавказская пленница», если бы не одно маленькое обстоятельство. Там была комедия, а в моем случае…

Я ударила себя кулаком по колену.

…в моем случае происходящее на комедию никак не похоже. При всем желании.

Минуту я просидела на кровати, сжимая и разжимая кулаки.

– Считай до пяти! – пискнуло благоразумие, но я смела его тихий голос со своего пути, как цунами сметает жалкие картонные домики.

Я вскочила с кровати и ринулась вниз по лестнице.

Дверь в столовую была прикрыта, и я ударила в нее ногой. Ворвалась в комнату и остановилась, тяжело дыша.

Тетушка с дядюшкой изволили завтракать. Дядюшка при виде меня попытался приподняться, но тетушка положила ему на рукав свою ладонь, и он остался сидеть.

– В чем дело? – спросила тетя Лена, не повышая голоса.

– Это я хочу спросить, в чем дело, – сказала я сквозь зубы. – Почему я не могу выехать в город? Я под арестом?

– У тебя буйный приступ, – объяснила мне тетушка. – В таком состоянии мы не можем тебя отпустить из дома.

– Что-о?

Я не поверила своим ушам.

– Ничего, – невозмутимо отозвалась тетушка, накладывая на тарелку кусочки обезжиренной ветчины. – Это остаточные явления твоей болезни.

– Какой болезни? – растерялась я.

Тетушка поставила тарелку на стол, уперлась в меня немигающим взглядом и ответила:

– Наркомании.

Я задохнулась от гнева.

– Посуди сама, – продолжала тетушка. Подняла чашку с горячим чаем, сделала один глоток и поставила ее на место. – Поднялась ни свет, ни заря, вылезла в окно и попыталась убежать в горы.

Я задышала, как закипающий самовар, но по-прежнему ничего не сказала.

Просто не знала, что нужно говорить в подобной ситуации.

– У тебя уже бывали подобные приступы, – напомнила тетушка. – Пару раз мы были вынуждены вызывать врача и делать тебе укол успокоительного. Может, повторим процедуру?

Я отступила к стене и уперлась в нее лопатками.

Угроза была более чем ясна.

– Я спрашиваю, повторим процедуру? – повторила тетушка, чуть повысив голос.

Я хрипло кашлянула.

– Нет…

– Громче, не слышу! – потребовала тетушка.

– Нет! – рявкнула я.

– Прекрасно.

Тетушка сделала еще один глоток чая.

– В таком случае иди к себе в комнату и займись делом, о котором мы с тобой говорили вчера вечером.

Она многозначительно посмотрела на меня.

– Ты помнишь, о чем мы говорили вчера вечером?

«Надеюсь, что прислуга подслушивает», – подумала я. И невинно спросила:

– О чем?

Тетушка без стука поставила чашку на скатерть. Оперлась локтем о стол, уложила подбородок на крепкий сухой кулак.

– Плохо дело, – констатировала она грустно. – Снова начались провалы в памяти. Врач меня предупреждал, что возможен рецидив.

Я поняла, что проиграла. Отвела взгляд от тетушки и уставилась в окно.

– Придется снова уложить тебя в больницу…

– Нет, – сказала я хрипло. – Не надо. Я вспомнила.

– Прекрасно, – повторила тетушка. – Значит, все не так плохо, как я думала?

– Не так плохо, – повторила я тупо.

– Тогда иди и займись делом, – приказала тетушка. – Через пару часов зайду, проверю, насколько ты добросовестная.

Я отлепила лопатки от холодной стены.

– Мне что, больше нельзя ездить в город?

– Почему? – удивилась тетушка. – Вот поправишься, придешь в себя, – и поезжай себе с богом!

– А когда я поправлюсь? – спросила я тихо.

– Время покажет.

Я кивнула. Незаметно посмотрела на часы. Без двадцати одиннадцать.

Я вышла из столовой и побрела в свою комнату. Уселась за журнальный стол, положила перед собой помятый лист с образцом Жениной подписи и ушла в ее разглядывание.

«Это конец», – думала я, изучая затейливые завитушки. – Понятно, что живой меня отсюда не выпустят. Это уголовное преступление – подделывать подпись другого человека. Тем более, если принять во внимание характер документов, на которых я буду расписываться. Почему-то не сомневаюсь, что все они будут финансовыми. И размер моей уголовной ответственности будет возрастать пропорционально суммам, указанных в этих документах. Господи, ну и выражаюсь же я!.. С таким лексиконом только на юрфак поступать! Интересно, почему я не поступила на юрфак?

На этом месте я прервала свои размышления и попыталась повторить затейливую Женину роспись.

Не получилось.

Я потерла висок. Мой взгляд упал на часы, висевшие на стене напротив меня.

Одиннадцать. Все кончено.

Я бросила ручку на стол и закрыла лицо дрожащими руками.

Кончено. Единственный человек, который мог мне помочь, напрасно дожидается моего появления. Конечно, он уйдет не сразу. Подождет минут десять, может, двадцать.

А может, даже целых полчаса. А потом поднимется, расплатится за мороженое и покинет кафе.

И думать забудет о психопатке, которую по ошибке принял за нормального человека.

Все. Я одна против целого мира больших денег. Есть ли у меня шансы?