Карина Тихонова - Я и мое отражение

Я поймала свитер и приложила его к себе.

М-да. Смотрится довольно вульгарно.

– Тебе не кажется, что этот наряд смотрится вульгарно? – спросила я тетушку.

– Кажется, – ответила она отрывисто. – Женя очень любила этот фасончик. Так что одевайся. Да, еще…

Тетушка достала из кармана несколько сверкающих побрякушек.

– Наденешь это, – сказала она тоном, не допускающим возражений. – Отдашь мне, когда вернемся домой. Смотри, не потеряй! Вещи дорогие.

Она положила на туалетный столик огромное кольцо с зеленым камнем и пару сверкающих сережек.

Я покрутила драгоценности в руках. Надо полагать, это Женины бирюльки. Хорошие бирюльки. У меня ничего подобного не было и, наверное, не будет.

– А туфли? – спросила я.

– Наденешь кроссовки.

– Кроссовки?!

Тетушка метнула на меня яростный взгляд.

– Десять минут на все и про все! – отрубила она и вышла из комнаты.

Мне не оставалось ничего другого, как облачиться в отобранные тряпки.

Я покрутилась перед зеркалом.

Да. Вид у меня довольно дикий. Впрочем, если Женя любила так одеваться, то это ее проблемы. Мне нужно призвать на помощь привычку к лицемерию и сделать вид, что мне в этих шмотках легко и удобно. Только и всего.

Я призвала на помощь свое лицемерие, оно явилось на зов и сделало все, что от него требовалось. Я спускалась вниз по лестнице с абсолютно независимым и равнодушным выражением лица. С таким видом, будто я всю жизнь носила такие шмотки и такие драгоценности, совмещенные с кроссовками.

Тетушка ждала в холле. Она окинула меня колючим взглядом, скупо одобрила:

– Прекрасно.

Дворецкий распахнул перед нами дверь. У машины дожидался шофер Миша.

Мы уселись на заднее сиденье.

– Едем, – велела тетушка коротко.

И мы поехали.

– Куда мы едем? – осмелилась я пискнуть по дороге.

Тетушка одарила меня очередным неприязненным взглядом.

– В банк, – ответила она коротко.

Я кивнула. Во рту стало сухо.

Вот оно! Начинается!

Ехали мы молча. И только перед тем, как машина въехала в раскрытые ворота небольшого солидного особнячка, тетушка обронила:

– Ты помалкивай. Говорить буду я.

Я промолчала. Тетушка повернула голову и посмотрела на меня.

– Ты слышала?

«Не глухая»! – рвалось у меня с языка, но привычка лицемерить пришла на помощь, и я кротко кивнула головой.

Всего-навсего.

Машина остановилась, шофер выбрался наружу. Распахнул перед нами дверцу, и тетушка ловко скользнула с сиденья. Следом поползла я.

Вышла, окинула взглядом фасад особняка из тонированного стекла.

К входным дверям вела помпезная широкая лестница. У ее подножия стоял уютный симпатичный толстячок с лысиной в полголовы.

«Какая честь»! – говорили его руки, восторженно распростертые навстречу нам.

– Елена Борисовна! – воскликнул он с чувством. – Женечка! Как я рад!

Тетушка пошла к нему, светски улыбаясь. Я приклеила к губам аналогичную улыбку и двинулась за ней.

– Как я рад! – повторил толстячок.

Галантно приложился к ручке тетушки, меня неожиданно чмокнул прямо в щечку.

– Женечка-то все хорошеет! – воскликнул он.

И я увидела прямо перед собой маленькие холодные глазки, в которых не было и тени улыбки.

– Вот именно, – ответила тетушка. – Ну что? Наши дела в порядке?

Толстячок развел руками, словно говоря: «Да может ли быть иначе!»

– Прекрасно! – воспользовалась тетушка любимым словом. – Значит, мы сразу и подпишем, и перекинем?..

– И подпишем, и перекинем, – повторил толстячок. Оглянулся на меня и шутливо сказал:

– Если наследница не против.

– Она не против, – ответила тетушка и посмотрела на меня взглядом укротительницы тигров.

– Я не против, – подтвердила я покорно.

– Прекрасно! – повторила тетушка.

Мы вошли в огромный холл, поделенный пополам длинными деревянными стойками. На стойках были сделаны высокие щиты из прозрачных, отмытых до блеска стекол. Пуленепробиваемых, надо полагать. Я с интересом оглядывала помещение. Кроме Сбербанка, я в таких заведениях ни разу не бывала.

– Прошу вас, – поторопил меня толстячок. – В мой кабинет.

– Женечка, давай скорей, – подхватила тетушка.

– Иду, – ответила я покорно.

Мы обогнули деревянные стойки и вошли в дверь служебного помещения. Два охранника дернулись было вперед, но, увидев толстячка, вытянулись в струнку.

Толстячок не обратил на них никакого внимания.

Мы прошли длинный коридор. Изредка нам навстречу попадались милые девушки в строгой форменной одежде. Они бросали на нас любопытные и почтительные взгляды, одна даже осмелилась поздороваться. Впрочем, тетушка ей не ответила. Не ответила и я, хотя было стыдно за такое хамство.

Ничего не поделаешь! Роль обязывает!

Наконец, мы дошли до двери, обтянутой темной кожей. На двери висела табличка с лаконичной надписью: «Приемная».

Толстячок толкнул дверь, и мы оказались в большой уютной комнате.

Опущенные шторы на окнах создавали приятный полумрак. Навстречу нам из-за солидного офисного стола поднялась представительная немолодая дама.

– Добрый день, – сказала она с улыбкой.

– Здравствуйте, – снизошла тетушка. Пришлось снизойти и мне.

– Здрасте.

– Ольга Петровна, нам, пожалуйста…

Толстячок повернулся к нам.

– … Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

– Мне виски, – сказала я.

Тетушка развернулась и посмотрела на меня.

– Может, позже? – спросила она со значением.

– Нет, – закапризничала я. – Хочу сейчас!

Тетушка поджала губы. Толстячок лучился добродушной улыбкой.

– А вам, Елена Борисовна?

– Спасибо, ничего не нужно, – ответила тетушка вежливо. Но я-то прекрасно видела, что она едва сдерживает бешенство!

– Значит, виски, – подвел итог толстячок. Открыл дверь своего кабинета и замер, пропуская дам.

Дамы вошли. Толстячок завершил шествие и притворил за собой дверь.

– Прошу! – сказал он. – Располагайтесь, где вам удобно!

Я окинула взглядом кабинет. Симпатично, но ничего оригинального. Подобную обстановку я видела и в рекламных буклетах дорогой офисной мебели, и в сериалах про «деловых людей». Кожа, хромированная сталь, натуральное дерево, светильники в стиле «модерн».

Я уселась на диване, закинула ногу на ногу и постаралась придать себе независимый вид. Меня начинала колотить нервная дрожь.

Виски я попросила по нескольким причинам.

Во-первых, хотелось позлить тетушку.

Во-вторых, потому, что страшно трусила.

В-третьих, чтобы дрожание рук имело какое-то невинное оправдание.

И в-четвертых, потому, что подпись могла не получиться.

Что тогда со мной будет? Впрочем, и так понятно. Незачем об этом и спрашивать.

– Ну, приступим, пожалуй, – сказала тетушка, усаживаясь в кресло.