Татьяна Эльдарова - Свояченица

Когда они снова вошли в дом, Алексей уже сидел за столом с хозяином, тоже посвежевший и успевший вымыться. Его почти вдвое обертывал шелковый халат друга, а на голове красовалась тюбетейка. Он вдруг сильно изменился, даже помолодел: сбритые остатки обгоревшей бороды обнажили неестественно белую кожу. Резко выделялся шрам на подбородке.

Хозяйка незаметно сновала по дому туда-сюда и вот уже на столе, как на скатерти-самобранке, появилась разная деревенская еда: свежие огурцы, помидоры, лук, яйца, картошка, всяческая душистая зелень, кувшин с молоком и домашние лепешки. В довершение (или украшение) - бутылка коньяка.

За трапезой, в которой Жена Рустама так и не приняла участия, было сказано мало слов. Гости - ели, мужчины - пили, Анна гадала, где Рустам мог запрятать Двойника. После завтрака Алексей с другом вышли из комнаты, а хозяйка постелила Ане на низком широком диване, вновь намазала её шишки и ушибы, легко прикасаясь к больным местам. Под лёгким массажем Анна незаметно уснула.

Сколько она проспала - трудно сказать, но опять душил кошмар. Она видела лужу крови, вытекающую из горла Бориса тонкой струйкой. Потом струйка окрепла, превратилась в ручей, вот это уже не ручей, а бурная горная река, летящая водопадом в озеро. Анну сталкивает в это озеро Алёна, а там Кто-то хватает и тащит на дно. Кто это? Кол?.. Его близнец?.. Очкастый?.. Нет, кто-то другой. Какая разница?.. Ей теперь всё равно. Но в очередной раз вынырнув из склизкой, тёмно-свекольной массы, она успевает заметить, как на разные берега озера пытаются вскарабкаться четыре детских фигурки. Дети повернулись к ней спиной, они хотят зацепиться за ветки деревьев, растущих вокруг. Одно дерево, ствол которого похож на человеческое тело... согнулось, протянуло к ней руки, заговорило человеческим голосом... Ноги её по-прежнему цепко держит Кто-то... Дети повернули к ней головы, увидели... И тут на их месте стали бить чистые фонтаны воды. Она по-прежнему тонет, но нет - не тонет, просто растворяется в хрустальной воде...

- Анна!.. Анечка!.. Аня!..

К Анне с трудом возвратилось ощущение реальности. Над ней склонился Алексей, трясет её за плечо изо всех сил. Хлопочет невысокая женщина. "Ах, да - это Жена Рустама. Кто такой Рустам? Где это? Здесь? Нет! Не хочу! Хочу туда, к ним..."

Анна забывает всё, вновь проваливается... И тут же, как ожег, пощечина, за ней - другая. Они прогоняют её сон лучше, чем мыло, попавшее в глаза.

Алексей увидел, что Анна вернулась, попросил хозяйку принести воды. Та молча поставила кувшин и тут же удалилась.

- Очень больно? - спросил он виновато, потом погладил красную щеку свояченицы.

Анна уткнула голову в подушку и горько, по-детски, обиженно заплакала. Тогда он поднял её, уткнул к себе в плечо, стал утешать. Говорил, как с маленькой:

- Анюта, помнишь, в фильме "Чародеи" Абдулов стены лбом прошибал, пока не увидел цель? Так вот, я знаю: тебе досталось. Досталось крепко. Но забудь обо всём, сейчас - никакого прошлого, никакой жалости к себе! Сейчас важно одно: наша цель. И она оправдывает все средства, - продолжал он, отрывая её от себя и умывая зареванное Анино лицо. - Не мы начали боевые действия, и не нам с тобой подсчитывать, какой урон понесла противная сторона. Наше дело - объединить силы (это Юрка), освободить пленных (это остальные) и, если удастся - собрать подкрепление.

По мере того, как Алексей говорил, силы к женщине возвращались. Тогда он потер в раздумьи голый подбородок и завершил свою сентенцию:

- Когда будет надо, я тебя пожалею! - и вылил остатки воды ей на голову.

Аня завизжала, рассмеялась, потом тряхнула мокрой головой и коротко бросила:

- Тогда - чего ждем? Я готова. Поехали...

Они тепло простились с хозяевами. Рустам обхватил и пожал своими волосатыми ручищами утонувшую в огромных ладонях руку Анны и пообещал, глядя ей в глаза:

- Всё будет хорошо!

Затем отвел Алексея в сторонку и, указывая рукой на почти незаметный земляной погреб, стал с ним что-то обсуждать, пока Жена Рустама собирала в дорогу всяческой снеди. Напоследок она сбегала в дом и принесла Ане баночку с мазью. Женщины обнялись.

Рустам вышел за ворота и сказал Алексею:

- Связь держим, как договорились, если ещё что узнаю - телеграфирую прямо на место. Да защитит вас Аллах!

Он передал другу тяжелую сумку, которую держал на плече.

Алексей кивнул на прощанье и задвинул сумку в багажник "нивы".

* * *

Машину он вел теперь осторожно, и так старательно объезжал все ухабы и рытвины, что свояченица разозлилась:

- Я тебе что - археологическая находка? Давай побыстрее, нас Юрка ждёт!

- Не "нас", а меня! - самодовольно возразил ей Алексей. - В записке ясно указано: дядя Лёша!

- Лёха, а что, Двойник остался у Рустама? Он сказал что-нибудь?

- Меньше будешь знать - лучше будешь спать! - отрезал опекун, прерывая разговоры на эту тему.

Анна насупилась, отвернулась к окну, но вскоре стала получать истинное удовольствие от поездки: "нива" шла ровно, боль поутихла, машин на шоссе было мало, ветер трепал волосы, зато успокаивал нервы. Следуя совету зятя, она отгоняла от себя все самые страшные воспоминания, все тревожные мысли и ожидания и лишь пыталась представить грядущую встречу с сыном - её "золотой серединой". В сентябре ему уже будет тринадцать! Помнит ли он её? Какой стал?

- Лёш, а то фото ты взял? - волновалась она всего три секунды - ровно столько, сколько Алексей доставал обуглившуюся по краям карточку из прожженного кармана джинсовой рубашки (гостеприимная Жена Рустама успела её постирать и погладить, когда они отдыхали).

Кто из детей помнит её наверняка, так это старшая, Катя.

С ней всё было впервые: и шевеление в животе, похожее на щекотку изнутри, и страх перед родами, и счастье, заливавшее Аню, бьющее молочным фонтаном из грудей. И первое абсолютно самостоятельное существование дочери без маминой поддержки: руки оторвались от стенок узкого коридора, шаг, снова шаг, восторженное взвизгивание (вот она - свобода!), вот, мамочка, подарок нам с тобой на женский день! А через месяц - всё ещё неустойчивые, но очень быстрые шажки почти бегом по тому же коридору, но уже с мокрой пеленкой брата в руках.

Детство кончилось. Началась взрослая жизнь. Они с мамой - две равноправные хозяйки в доме. Катерина так похожа на Анну и глазами, и ямкой на щеке, цветом и жесткостью волос, и низким грудным голосом, даже родинками, расположенными на теле в одних и тех же местах.

Особенно резко увидела Анна это теперь, когда с фотографии на неё не глядела, а уставилась куда-то в землю её Катя - почти девушка. (Она тоже никогда не могла смотреть в глаза тем, кто приносил ей боль или говорил заведомую ложь, - почему-то сердце стискивало мучительное чувство, похожее на стыд.)