Шарль Эксбрайя - Ее все любили

— Добрый день, мадемуазель Танс. Вы знали, что я шел за вами следом?

— Я вас узнала, когда выходила из кондитерской.

— Почему же тогда делали вид, что меня не замечаете?

Глаза Арлетты насмешливо сверкнули.

— Не хотела доставлять вам лишние хлопоты. Думаю, вы бы почувствовали себя сильно уязвленным, если бы я помахала вам ручкой в знак приветствия, разве не так?

Уж не надумала ли теперь и она посмеяться над ним? Эх, скорее бы ему снова оказаться в своем вульгарном мире мошенников, там, где улицы по-настоящему освещены, а проблемы не так сложны, поскольку люди живут по простым принципам и, стало быть, сами просты и понятны. Они признают или отрицают, спасаются бегством или вступают в бой. По крайней мере, каждый прекрасно знает, с кем имеет дело и на что идет.

Голос Гремилли стал более сухим.

— Мадемуазель, мне хотелось бы поговорить с вами.

— Но у меня не так много времени. Кабинет доктора открывается в час тридцать.

— В нашем распоряжении более часа.

Она запротестовала:

— Но мне надо еще пообедать!

— Мне тоже, уверяю вас! Не будем терять драгоценные минуты. Обещаю, я вас долго не задержу. Давайте зайдем в это кафе.

Они сели за столик погруженного в полумрак маленького заведения, знавшего истинное оживление лишь по базарным дням. Комиссар заказал что-то из прохладительных напитков и, как только их обслужили, приступил к делу:

— Вам хорошо известно, какие тяжелые подозрения висят над человеком, которого вы любите. Я знаю, что вы рассчитываете стать его женой. Думаю, не ошибусь, если предположу, что вы должны быть очень заинтересованы в том, чтобы он публично и как можно быстрее был признан невиновным, если он действительно невиновен.

— О да! Если б я могла что-нибудь сделать…

— Вы это можете, мадемуазель. Вам достаточно сотрудничать с теми, кто стремится только к одному — найти правду, и вы должны мне сами рассказать эту правду.

— Но я вас не обманывала!

— Надеюсь на это ради вас и ради него. Вы говорили своему патрону о моем визите к вам вчерашним вечером?

— Да.

— Почему?

— Потому что доктор для меня нечто иное, чем патрон.

— Да?

Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять истинный смысл этого «Да?», после чего она покраснела и принялась живо протестовать:

— Это вовсе не то, что вы думаете! Доктор Музеролль очень хороший человек! Я до сих пор не могу понять, почему он так и не женился… Говорить на подобные темы у нас строго запрещено. Могу лишь догадываться, что причина его одиночества кроется в каком-то сильном разочаровании, с чем он теперь уже примирился и чему, как мне кажется, даже рад. Он питает ко мне глубокую привязанность, и я плачу ему тем же. К тому же он очень привязан к Жану, то есть к мсье Арсизаку. Ко мне он относится в некоторой степени как к жене своего друга, видя во мне почти невестку. Он часто заходит ко мне, чтобы просто поболтать, когда ему тоскливо, или чтобы повидать Жана.

— Почему вы мне ничего не сказали о том, что он был у вас в ту ночь, когда произошло убийство?

— Бог мой, он так часто бывает у меня, что я на это уже и внимания не обращаю. Вы знаете, он же неисправимый «лунатик». Он только ночью и чувствует себя человеком. Вы себе не представляете, сколько он отмеряет километров в течение года, пока весь Периге спит.

— В котором часу он пришел?

— Ровно в двадцать три.

— Как вам удалось это запомнить с такой точностью?

— Так ведь он сам мне сказал, что зайдет именно в это время!

— Значит, он вас предупредил заранее о своем визите?

— Естественно! В противном случае мне пришлось бы просыпаться чересчур часто! А я-то ведь не «лунатик»!

— И долго он у вас оставался?

— Приблизительно два часа. Я специально для него напекла блинов, он их обожает.

— А мсье Арсизак был?

— Разумеется.

— Благодарю вас, мадемуазель. Вот видите, я вас не сильно задержал, и, думаю, у вас еще есть время до обеда. До свидания, мадемуазель.

— До свидания, мсье комиссар.

Глядя на удаляющуюся женщину, комиссар подумал, что у нее ничего не было общего с теми, кого обычно называют сексуальными вампиршами, напротив, она оставляла после себя ощущение доброты и трогательной нежности. Женщина-отрада, рядом с которой мужчины типа Арсизака и Музеролля чувствуют себя, вероятно, уютно. Везет же кому-то, подумал полицейский. Ему не удавалось забыть свою собственную историю, так что страдания его продолжались. При каждом соприкосновении с чужим счастьем у него комок подкатывал к горлу.

Перед тем как отправиться в гости к судебному следователю, Гремилли зашел в гостиницу, чтобы пообедать на скорую руку. Внизу его ждала записка от комиссара Сези. В ответ на просьбу об уточнении некоторых деталей, с которой Гремилли обратился к нему утром по телефону, он сообщал, что мадам Арсизак не заказывала номер в отеле «Терминюс» и что шофер такси — некий Шарль Дюран — признал в убитой женщину, которая села к нему вечером накануне преступления на вокзале, сразу по прибытии двадцатичасового поезда.

Тот факт, что мадам Арсизак не заказала, как она это делала обычно, номер в «Терминюсе», красноречиво говорил о том, что она заранее планировала вернуться тайком. Но тогда почему в полночь она оставалась еще у себя?

Поднимаясь к площади Плюманси, Гремилли испытывал чувство досады, которое вызвал в нем доктор Музеролль. Своими ответами Арлетта, сама того не подозревая, подтвердила то, в чем он уже не сомневался: рассказывая, каким образом он оказался в ночь убийства в доме своей секретарши, доктор просто морочил ему голову.

Уязвленное самолюбие полицейского не давало ему покоя с тех пор, как он понял, что сомневаться уже не в чем. Ловкость этих людей, говоривших правду в целом, но лгавших по мелочам, объяснялась тем, что это их «озорство» не могло быть наказуемым. И нужно быть на месте полицейского, чтобы понять, насколько это запутывало следствие.

Бесси встретил комиссара с той приветливостью старшего чина к младшему, когда хотят показать свое уважение, но одновременно подчеркнуть существующую между ними дистанцию, определяемую разницей в их социальном положении. В гостиной Гремилли был представлен мадам Бесси — женщине внушительных размеров, но вместе с тем удивительно изящной. После выпитого кофе и поданных ликеров (в доме судебного следователя не изменяли старым традициям) хозяйка обратилась к гостю:

— Мсье комиссар, мой муж мне рассказывал о том, чего вы от меня ждете. Боюсь, правда, что вы будете разочарованы, равно как и я сама…

— Прошу прощения, мадам, но я не улавливаю…

— О, здесь все просто! Узнав от мужа, что вас интересует имя ближайшей подруги — или, лучше, ближайших подруг — мадам Арсизак, я мысленно перебрала всех дам в Перигё, которые больше других подходили бы на эту роль. И, вы знаете, только тут я поняла, что ничего не могу сказать о том, с кем по-настоящему была близка несчастная Элен. Признаюсь вам, придя к такому заключению, я сама оказалась в растерянности. Нет, действительно, несмотря на все мои усилия, ни одно имя не пришло мне на ум, и я вдруг задумалась, а были ли на самом деле у Элен, не считая ее официальных отношений, настоящие, близкие подруги.