Шарль Эксбрайя - Вы помните Пако?

Потом они свернули направо и вышли на калле Нуева де Сан-Франсиско, откуда вытекает крохотная улочка Буль. Там-то и жил Миралес. Гомес устал — Хуан наваливался на него всей тяжестью. Наконец он втащил приятеля в комнату и толкнул на кровать.

— Так… Отоспись хорошенько, Хуан… А когда проснешься, снова будешь в полном порядке.

— Скажи, Эстебан, по-твоему, я поколочу этого арагонца?

— Спрашиваешь! Одной рукой!

— Вот и я так думаю… А уж потом заживем, увидишь, Гомес! Эх, заживем!

— Договорились, amigo [15], спи!..

Андалусиец на цыпочках вышел из комнаты. Выходя, он как будто заметил тень, метнувшуюся за угол дома, но не придал этому особого значения. Наверняка какой-нибудь нищий ищет пристанища на остаток ночи… Однако, будучи человеком осторожным и предусмотрительным, Гомес на всякий случай вытащил нож и, выпустив лезвие, снова сунул в карман.

Не прошло и десяти минут после ухода Гомеса, как Хуан свалился с постели. Боксеру казалось, будто, не сумев увернуться от страшного удара арагонца, он рухнул на ринг. Миралес вскочил, пока арбитр не закончил счет, и в полном обалдении огляделся. Почему здесь так тихо и сумрачно? Так, значит, он не на ринге? Но где же тогда? Ведь не умер же он, по крайней мере? Все нутро Миралеса сжалось от дикого страха.

— Гомес! — крикнул он.

И в тот же миг дверь тихонько отворилась.

— Это ты, Гомес? — спросил Хуан.

Андалусиец, не отвечая, приближался к Миралесу.

— Мне страшно, Эстебан…

Почему друг не желает с ним говорить? Да еще эта темнота, из-за которой не видно ни зги… Выскользнувшая из-за облака луна заглянула в комнату и высветила приближающийся силуэт. Хуану показалось, что ночной гость меньше и тоньше, чем Эстебан. Бывший боксер так обалдел от удивления, что даже не подумал двинуться с места. Все равно это Эстебан! Никто другой не мог сюда прийти! Эстебан, его друг… Но почему он не говорит ни слова? Гость подошел совсем близко, прежде чем Миралес успел понять, что происходит. Однако он все же еще раз позвал друга:

— Эстебан…

Дикая боль, пронзившая все тело, сначала напомнила ему запрещенный удар во время боя в Орвьедо, после которого его противника лишили права выступать. Но удивление мешало ему думать о боли и сравнивать ощущения. Почему Гомес его ударил? Такой друг! Гость уже выскользнул из комнаты, а Миралес все еще стоял, покачиваясь, и пытался понять, что случилось. Потом боль заслонила собой все остальное. Хуан опустился на колени. Мозг еще сопротивлялся, по-прежнему во власти старых наваждений. Это был запрещенный удар! Лишь бы только арбитр заметил! Падая, Миралес попытался привлечь внимание судей:

— Es un golpe… [16]

И, не договорив, парень рухнул как подкошенный, словно бык на бойне под ударом колотушки мясника, и долго, страшно кричал — полыхающая в животе боль причиняла невыносимые страдания.

— En nombre de la ley! Abra! [17]

Эстебан спросонок подскочил на кровати. Сквозь сон он плохо понял, что кричат там, за дверью, но когда она задрожала под мощными ударами кулака, последние обрывки сновидений рассеялись.

— Gomes! Sabemos este agui! En nombre de la ley, abra! [18]

Андалусиец помнил, что однажды утром его точно таким образом уже будила полиция, и это обернулось для него несколькими годами тюрьмы.

— Un momento! [19]— крикнул Эстебан.

Натягивая штаны и башмаки, он обдумывал все свои действия за последние несколько недель. Нет, вроде бы ничего такого… если только дон Игнасио его не выдал. За дверью уже теряли терпение, и снова принялись барабанить. Гомес пожал плечами. Скорее всего, очередная облава. Его отведут в участок, а потом Виллар вызволит на свободу. В конце концов, не впервой. И тут Эстебан вспомнил, как вызывающе нагло Нина де лас Ньсвес разговаривала с доном Игнасио. Если патрон и в самом деле сдает, дело и впрямь может кончиться очень худо… не считая этой истории с Пако. Гомес поглядел в окно. Внизу ждала полицейская машина. Стало быть, не просто облава… Фараоны побеспокоились ради него лично. Эстебан нервно сглотнул. Он не хотел возвращаться в тюрьму. Но куда сбежишь и каким образом? Нет ни денег, ни друзей… А потом, Эстебан уже привык к спокойной, размеренной жизни. У него сейчас просто не хватило бы пороху бегать по дорогам, как затравленный заяц, спасаясь от полиции.

— Entonces, Gomes? Abre la puerta о si la derribamos? [20]

Слишком поздно, Эстебан… Ты загнан, как крыса, в мышеловку! Он глубоко вздохнул и, вознеся горячую молитву Макарене, чья улыбка согревала его из-за резной решетки, открыл дверь. На пороге стояли инспектор Люхи и двое полицейских в форме. Прежде чем войти, инспектор заметил:

— Долгонько же вы решались открыть!

— Я не привык спать одетым, инспектор.

— Ладно… покажите мне свой нож.

— Нож?

— Надеюсь, вы не заставите нас его искать?

— Нет… пожалуйста…

Эстебан Гомес окончательно растерялся. Зачем им понадобился его нож? Он протянул оружие инспектору, но тот сначала надел перчатки. Теперь до андалусийца наконец дошло: его подозревают в чем-то чертовски серьезном. К счастью, в истории с Пако он не пускал в ход свой нож. Инспектор тщательно осмотрел оружие и, завернув в носовой платок, сунул в карман.

— Это то, что на вас было ночью? — спросил он, указывая на стул, где лежала остальная одежда.

— Да, а что?

— Снимайте штаны!

Эстебан знал, что Люхи просто хочет нагнать страху, и решил показать, какие крепкие у него нервы. Бандит спокойно стянул брюки. Мигель разложил содержимое их карманов на столе, проделал ту же операцию с пиджаком, взял рубашку и галстук и приказал одному из подчиненных упаковать все это и отправить в лабораторию. Гомес попытался хорохориться.

— Хотите пополнить свой гардероб, инспектор?

— Одевайтесь!

— Легко сказать, вы ж забрали мои тряпки!

Но вещи не пожелали возвращать, и пришлось Эстебану достать из шкафа другой костюм. Одеваться под враждебными взглядами троих полицейских было крайне неприятно. Покончив с этой задачей, Гомес повернулся к Мигелю.

— А что теперь?

— Следуйте за нами!

— Куда вы меня ведете?

— А вы не догадываетесь?

Гомес пожал плечами.

— Да, разумеется, но почему?

— Там вам объяснят.

Они явно не собирались ничего говорить, и Эстебан, смирившись с неизбежным, вышел из дома. Теперь он мог уповать лишь на свою счастливую звезду и заступничество Макарены.

Несмотря на ранний час, комиссар Альфонсо Мартин уже сидел у себя в кабинете, когда Мигель Люхи привел туда Гомеса. Андалусиец решил скрыть тревогу под напускным нахальством.

— И часто вас посещают подобные фантазии, сеньор комиссар? Вытаскивать из постели порядочных людей и тащить в управление, даже не объяснив причин столь вопиющего злоупотребления властью!