Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга

– Разумеется, – сказал собеседник. – Звучит логично, но…

– Но?..

– Но, Борис Григорьевич, при всем моем уважении к вам!.. Ведь если перевести ваши объяснения на простой, так сказать, бытовой язык, выходит, что полученное мной по электронной почте послание отправил призрак! Залез в ваш компьютер и отправил…

– Да, – согласился Грабовский, – согласен, звучит дико. Беда с этой терминологией! Но ведь по существу-то вам возразить нечего, правда?

Собеседник покосился на звуконепроницаемую перегородку, отделявшую салон от кабины, где сидели Хохол и Кеша. Он был невысок ростом, недурно упитан, лысоват и имел круглую, лишенную возраста востроносую физиономию, глядя на которую ему можно было с одинаковым успехом дать как тридцать, так и пятьдесят лет. Звали его Валерьяном Модестовичем, и был он издателем и главным редактором местной газетенки с претенциозным названием «Горожанин».

– Нечего, – признался он, убедившись, что его не подслушивают и, следовательно, не могут поднять на смех. От него ощутимо попахивало коньяком, и запах этот усиливался всякий раз, когда Валерьян Модестович открывал рот. – По существу – нет, нечего. Просто организм не принимает.

– Неудивительно, – сказал Грабовский. – В повседневной жизни обычный человек крайне редко сталкивается с проявлениями целенаправленной деятельности высших духовных сущностей. С вами ничего подобного не случилось бы, если бы вы переписывались по Интернету с кем-то другим. Но вы связались со мной, а я по роду своей деятельности контактирую с этими самыми сущностями активно и постоянно. Так что нет ничего странного в наличии… э… обратной связи. Вам просто не повезло стать невольным участником некоего противоборства…

– Противоборства?

– Да, представьте, в последнее время я ощущаю довольно активное противодействие каких-то темных сущностей. И не смотрите на меня, разинув рот. Чего ты уставился? – Кушнеров вздрогнул, когда его кумир перешел на привычное для него грубое «тыканье», но промолчал. – Либо ты мой сторонник, либо противник. Третьего не дано!

– Я ваш сторонник, – сказал Валерьян Модестович, – это не обсуждается. Я действительно счастлив оттого, что вижу вас так близко и могу с вами говорить. Я четвертый год в обществе, у вас нет более горячего и преданного сторонника, поверьте. И все-таки… Трудно привыкнуть к тому, что привидение может обнаружиться не только в шкафу, но и в компьютере.

– А что ему делать в твоем шкафу – грязные подштанники нюхать? Я же тебе говорю, все дело в терминологии. Это слово – привидение – придумали раньше, чем компьютер, даже раньше, чем обыкновенные счеты. Компьютер – это физика, электроника, нанотехнологии – словом, прогресс, научно-техническая революция, а привидения – бабушкины сказки. Так, по крайней мере, принято считать. Дескать, физика отрицает весь этот паранормальный бред… А физика его не отрицает. Отрицают некоторые физики, застрявшие на позициях начала девятнадцатого века и потому неспособные видеть дальше собственного носа. А те, у кого в голове имеются хоть какие-то мозги, давно признали, что человек – это нечто большее, чем набор щелочей и аминокислот, и что личность продолжает существовать после разрушения физической оболочки. Или взять такое явление – полтергейст. Давно доказано, что оно существует. Так почему не допустить, что этот полтергейст, вместо того чтобы ломать стулья и поджигать занавески, взял и набрал несколько слов на клавиатуре компьютера?

– А зачем?

– Да затем же, зачем он стулья ломает и посуду бьет: чтобы навредить тому, кто ему чем-то не угодил. В данном случае мне. Ты бы убил этого беднягу, тебя арестовали бы, ты бы указал на меня – вот, дескать, кто отдал приказ…

Валерьян Модестович вздрогнул вторично и покрылся холодной испариной, но Грабовский продолжал с брезгливым выражением лица любоваться видами Красной Горки и ничего не заметил.

– Значит, – совладав с собой, осторожно произнес Кушнеров, – то сообщение отправил полтергейст?

– Это одна из двух возможностей, – лениво, пренебрежительно обронил Грабовский. – Вторая возможность заключается в том, что у меня в доме завелась крыса о двух ногах, которая сует нос в мою почту и настолько обнаглела, что начала отдавать приказы от моего имени. Цель в обоих случаях одна – подложить мне свинью. И ты в обоих случаях получаешься дурак-дураком, что послушался, позволил сделать из себя слепое орудие провокации. Это же счастье, что твоя бутылка случайно разбилась и никто не пострадал! Да и случайно ли? Раз уж ты в это влез, знай, что ты теперь на войне. Светлые сущности борются с темными, добро воюет со злом, и мы с тобой, как участники этой битвы, ни от чего не застрахованы. Думаю, та бутылка разбилась не сама по себе. Кто-то вмешался, исправил твою ошибку, не дал взять грех на душу. Но впредь будь осторожнее, ясно?

– Ясно, – солгал Валерьян Модестович.

На самом деле ему ничего не было ясно. Вчера, когда неожиданно явившийся к нему домой генерал ФСБ предъявил заключение экспертизы, которая обнаружила в коньяке смертельную дозу снотворного, а на бутылке – отпечатки пальцев Кушнерова, ему было ясно одно; сегодня, с глазу на глаз с Грабовским, ему было ясно другое, и он никак не мог решить, какая из этих двух ясностей истинная, а какая – кажущаяся, ложная. Вчера Грабовский представлялся ему монстром, а сегодня – чуть ли не святым, и визит генерала Потапчука теперь выглядел уже не соломинкой, брошенной утопающему, а подлой, грязной провокацией, какой только и можно ждать от матерого ветерана госбезопасности.

«Странное положение, – подумал Валерьян Модестович, про себя тихо радуясь тому обстоятельству, что еще может самостоятельно думать. – Неважно, кто отправил по электронной почте приказ уничтожить Баркана и его соседа по палате. Важно, что я из-за этого приказа по уши в дерьме. И опять же, не имеет никакого значения, кто из этих двоих ангел, а кто бес – Грабовский или Потапчук. В любом случае я ничего не могу изменить, и все, что мне остается, это сложить лапки и плыть по течению, надеясь, что все как-нибудь обойдется…»

Борис Григорьевич Грабовский искоса посмотрел на своего спутника и снова отвернулся к окну. Он никак не мог понять, о чем думает этот провинциальный лапоть, но ощущал исходящую с его стороны смутную угрозу. В этом ощущении не было ничего особенного или необычного: Кушнеров действительно представлял собой определенную опасность, независимо от того, чего он на самом деле хотел и что думал о событиях, участником которых сделался по собственной глупости. Он был частью этих событий, а события и впрямь носили угрожающий характер.

Честно говоря, пресловутый приказ Грабовский отправил Кушнерову сам. После появления на мониторе портрета покойного Графа прошло несколько дней. Странных посланий, будто и впрямь составленных всеведущими злыми духами, на электронный адрес Бориса Григорьевича больше не поступало. Наступило затишье, но эта тишина была недоброй, наэлектризованной, как перед грозой; Грабовский ждал продолжения, и оно последовало.