Эрнест Хорнунг - Старая любовь

— Кролик, — заверял он меня, — она думает, что ты действительно ничего не понял в тот вечер. Я же тебе говорил, она умна только в искусстве. Но настойчивости у нее хоть отбавляй!

Я сказал Раффлсу, что с его стороны очень мило не впутывать меня в эту историю, но вообще-то я думаю, что после драки кулаками не машут. В ответ он признался: действительно, с такой женщиной надо всегда держать ухо востро. Вскоре после этого Раффлс, который выглядел далеко не лучшим образом, прибегнул к последнему средству защиты, а именно к постели. И тут-то до меня дошел смысл, как обычно с опозданием, его хитроумной уловки: не впускать Жак Сайар под предлогом распоряжений доктора Теобальда и моей собственной неподкупной честности. Таким образом мы могли мирно просуществовать еще денек. А потом пошли письма, потом опять доктор и наконец мое невероятное увольнение, которое и потребовало дать это объяснение.

— Уйти? — переспросил я. — Куда уйти?

— Все этот осел Теобальд, — сказал Раффлс. — Он настаивает.

— Чтобы я совсем ушел?

Он кивнул.

— И ты ему позволяешь это?

У меня не было слов, чтобы выразить мою обиду и унижение, хотя ни то ни другое и сравнить нельзя было с моим изумлением. Я предвидел почти все возможные последствия того сумасшедшего поступка, из-за которого начались все эти неприятности, но мне и в голову никогда не приходило, что мы с Раффлсом могли бы расстаться по доброй воле. Я был уверен, что до последнего визита нашего безмозглого доктора у самого Раффлса тоже не возникало такой мысли. Когда, лежа в постели, он сообщал мне эту новость, то явно злился, а теперь сел и всем своим видом выражал сочувствие.

— Я вынужден уступить этому человеку, — с досадой сказал он. — Он спасает меня от моей приятельницы, и мне приходится потакать ему. Могу тебе сказать, что мы полчаса спорили об этом, Кролик. Бесполезно, этот идиот с самого начала имел на тебя зуб, и ни при каких других условиях он не будет меня выручать.

— Так он собирается тебя выручать?

— Выходит, так. — Раффлс довольно твердо посмотрел на меня. — Во всяком случае, сейчас он меня спасает, ну а остальное я сделаю сам. Ты даже не знаешь, Кролик, чем для меня были эти последние несколько недель, мне даже сейчас неудобно говорить тебе об этом. Что бы ты предпочел: сбежать с ней против собственной воли или чтобы вся твоя жизнь стала известной всему миру вообще и полиции в частности? Это практически и есть та проблема, которую я должен решить, и, как временное ее решение, я заболел. Я ведь правда болен. Так что ты надумал? Я должен сказать тебе, Кролик, вот что, хотя мне это совсем не по нутру. Она собирается увезти меня «в прекрасную теплую страну, где по-настоящему светит солнце», где она «будет ухаживать за мной, чтобы вернуть к жизни и любви». Артистический темперамент — страшная вещь, Кролик, в женщине, обладающей дьявольской волей!

Раффлс разорвал письмо, из которого только что процитировал эти пикантные строчки, и откинулся на подушки с усталым видом настоящего больного, который, казалось, мог напускать на себя, когда хотел. Но на этот раз он действительно выглядел так, как будто постель была самым подходящим для него местом, и я использовал этот факт как аргумент в борьбе против доктора Теобальда. В городе много случаев брюшного тифа, да и осенние эпидемии не за горами. Неужели Раффлс хочет, чтобы я оставил его в тот самый момент, когда он может серьезно заболеть?

— Мой дорогой, ты же знаешь, я этого не хочу, — устало сказал Раффлс, — этого хочет Теобальд, а я не могу себе позволить не послушаться его сейчас. Не то чтобы меня серьезно волновало, что может со мной случиться теперь, когда эта женщина знает, что я не умер; я абсолютно уверен, что она проговорится, и в лучшем случае будет страшный скандал, чего я все эти годы старательно избегал. Чего я хочу от тебя — это чтобы ты уехал, нашел где-нибудь тихое место и сообщил мне, что мне будет где укрыться, когда грянет буря.

— Ну наконец-то! — воскликнул я; мое настроение стало выравниваться. — Наконец-то ты говоришь дело. Я-то думал, что ты хочешь бросить меня навсегда.

— Только ты и мог так подумать, — насмешливо ответил Раффлс, но это было даже приятно после моих предыдущих переживаний. — Нет, дорогой Кролик, ты просто должен найти новую нору для нас обоих. Попробуй поискать где-нибудь в низовьях Темзы, в каком-нибудь тихом, глухом захолустье, которое литератор обычно выбирает для работы. Я часто думал, что можно гораздо чаще, чем принято, пользоваться лодкой, пока семья, например, сидит за обеденным столом. Если Раффлсу суждено возвратиться к жизни, старина, он еще покажет, чего стоит! Попробуй также поездить на велосипеде. Съезди в Хэм-Коммон, или Рохэмптон [2] Предместья Лондона. , или в другую какую сонную дыру, в стороне от дороги, скажи, ты ждешь брата, возвращающегося из колониальных стран.

Я вписался в эту схему без малейших колебаний, потому что у нас было достаточно средств, чтобы осуществить ее без особых усилий, к тому же Раффлс выделил дополнительно в мое распоряжение весьма существенную сумму. Кроме того, я сам был рад искать «другие поля и пастбища иные» и в поисках новой обстановки собирался буквально следовать этой фразе. Я устал от нашей скрытной жизни в убогой квартире, особенно теперь, когда у меня были деньги. Я и сам последнее время проворачивал кое-какие темные делишки, и, например, все успехи лорда Эрнеста Белвилла были, по сути, нашими. Поэтому и последующие осложнения были для нас весьма неприятными. Ну а то, как безответственно их состряпали, просто раздражало сверх всякой меры. Но Раффлс получил урок, и я надеялся, что он окажется для него полезным, когда мы обоснуемся на новом месте.

— Если нам это удастся, Кролик!.. — с сомнением сказал он, а я взял его за руку и стал горячо доказывать, что только об этом и мечтаю.

— Конечно, удастся! Конечно, удастся! — заверял я.

— Что-то я не очень в этом уверен, — мрачно сказал Раффлс. — Я попал в тиски, и мне прежде всего надо из них вырваться.

— Я буду ждать тебя.

— Хорошо, если через десять дней ты меня не увидишь, значит, уже не увидишь никогда.

— Только десять дней? — переспросил я. — Это ерунда.

— За десять дней может случиться многое, — произнес Раффлс совсем уныло, что было так нехарактерно для него. Он протянул руку и пожал на прощание мою.

Я уходил в очень подавленном настроении, мне трудно было разобраться, то ли Раффлс действительно болен, то ли просто очень удручен обстоятельствами. Внизу у лестницы меня перехватил инициатор моего увольнения проклятый Теобальд. Широко распахнув передо мной дверь, он настойчиво спросил:

— Так ты уходишь?

Я держал в руках свои пожитки, ответ был ясен, но мне пришлось, не откладывая объяснение в долгий ящик, поговорить с ним начистоту.