Дик Фрэнсис - Смертельная скачка

Серая холодная вода сжимала борта ненадежной лодчонки. Я вздрогнул при мысли, что под нами пятьсот футов этой воды. И потом скалистое морское дно.

Мы отошли на час пути от Осло, и тогда мой друг Арне Кристиансен, выключив мотор, приготовился отвечать на мои вопросы.

Пасмурный мглистый день обещал дождь. Пронизывающий ветер свистел в ушах. Ноги у меня даже в теплых ботинках через четверть часа одеревенели. И немудрено: здесь, в фьорде, уже в октябре температура падает до сорока градусов по Фаренгейту [1] Примерно +4° С. . Из нас двоих только Арне не замечал холода. Потому что я был без шляпы, без свитера, в легком плаще, надетом на обычный костюм. А Арне хорошо подготовился к нашей прогулке: красная двойная вязаная шапка с завязками под подбородком, закрывавшая уши, голубые штаны на теплой подкладке, всунутые в короткие, обтягивающие ногу резиновые сапоги, и красная парка, застегнутая впереди на серебристые кнопки. Выглядывавшие на шее черные и желтые полоски толстого свитера говорили о том, что и под паркой Арне одет тепло.

Арне отклонил приглашение прийти ко мне в «Гранд-отель», где я остановился, и назначил по телефону место встречи у памятника на Радхусплассен, огромной площади перед портом. Даже на этой открытой всем ветрам площади он все время бормотал о том, что нас могут подслушать с помощью аппаратуры, улавливающей звук на больших расстояниях. Поэтому Арне настоял, чтобы мы беседовали в лодке посередине фьорда. Прошлый опыт подсказывал, что лучше смириться с его вечной манией преследования. Это будет кратчайший путь к цели. Пожав плечами, я последовал за ним к набережной, где рядом со ступеньками, ведущими к воде, покачивалась на волнах бледно-зеленая плексигласовая лодка. Почти игрушечная.

Я совсем забыл, что на воде всегда гораздо-гораздо холоднее. И теперь, всунув замерзшие руки поглубже в карманы плаща, повторил последний вопрос:

— Как можно контрабандой вывезти из страны шестнадцать тысяч крон?

Прошло с десяток секунд, и никакого ответа. Арне выдавал слова с такой же щедростью, с какой налоговый инспектор предлагает скидку.

Он поморгал, потом опустил веки, будто обдумывая очередной ход в похожей на шахматы игре мыслей. Не то чтобы он сомневался, нет. Арне, как всегда, взвешивал все возможные последствия: ответ А может вызвать одну из пяти предполагаемых реакций, но ответ Б поведет к шести дополнительным вопросам, не будет ли разумнее предложить ответ В? Хотя в таком случае...

Эта особенность иногда делала разговор с ним невыносимо медленным.

Я попытался чуть подтолкнуть его:

— Ты говорил, что украденные деньги были в монетах и мелких купюрах. Сколько они занимали места? Могли бы уместиться в обычном кейсе?

Он снова несколько раз моргнул.

— Ты считаешь, он мог пройти с таким кейсом через таможню? Арне моргнул.

— Или ты думаешь, что он все еще где-то в Норвегии?

Арне открыл рот и ворчливо проговорил:

— Кто же знает.

— Когда иностранец останавливается в отеле, — сделал я еще одну попытку, — он должен заполнить анкету и показать паспорт. Анкету отправляют в полицию. Полиция проверяла эти анкеты?

Молчание.

— Да, — словно нехотя немного спустя проговорил он.

— И?

— Роберт Шерман не заполнял анкеты.

— Вообще не заполнял? Даже когда прибыл из Англии?

— Он не останавливался в отеле.

Терпение, подумал я. Боже, дай мне терпения.

— А где?

— У друзей.

— Каких друзей?

Арне задумался. Я понимал, что он знает ответ. Понимал и то, что он, очевидно, собирается ответить. По-моему, Арне просто не мог ускорить работу своего мозга. Боже, помоги нам, тем, кто берется за расследование.

Да ведь я и сам когда-то внушал ему: «Подумай, прежде чем отвечать». Вот он и думает.

За те три месяца, когда Арне Кристиансен в Англии изучал, как работает отдел расследований Британского жокейского клуба, мы хорошо узнали друг друга. Какое-то время Арне даже жил у меня в доме, мы постоянно вместе ездили на скачки. Он задавал вопросы, слушал и моргал, когда думал. Это было три года назад. Двух минут хватило, чтобы восстановить старое доброе чувство и вспомнить о терпении. Он мне нравился. И, наверное, именно своими эксцентрическими заскоками.

— Шерман останавливался у Гуннара Холта, — наконец выдал Арне. Я ждал.

— Холт — тренер, — добавил он через десять секунд.

— Боб Шерман выступал на его лошадях? Этот детски простой вопрос погрузил его в новый длительный процесс выбора хода в мысленной шахматной партии, но не прошло и полминуты, как ход был выбран.

— Боб Шерман выступал на одной из его лошадей, которая участвовала в скачках с препятствиями, когда Боб Шерман был в Норвегии. Ja. Он не скакал на лошадях Гуннара Холта, которые участвовали в гладких скачках, а не в стипль-чезе, когда он был в Норвегии.

Боже, дай мне силы. Но Арне еще не кончил.

— Роберт Шерман работал с лошадьми на ипподроме.

— Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросил я. Арне опять посоветовался со своим внутренним Я, которое, видимо, согласилось, что ничего страшного не произойдет, если он объяснит.

— Ипподром тоже платит некоторым иностранным жокеям, когда их приглашают в Норвегию. Это делает заезды более интересными для зрителей. Так что ипподром платил Роберту Шерману за выступление.

— Сколько организаторы скачек платили ему? Поднявшийся бриз взболтал вокруг лодки воду и напустил мелкие волны. Этот фьорд был вовсе не похож на узкие каньоны, которые изображают на открытках с надписью: «Добро пожаловать в живописную Норвегию». На широком морском просторе, окаймленном разползшимися пригородами Осло, точками торчали маленькие скалистые островки. Ближайший из них казался чертовски далеко. Прибрежный пароходик прошел в полумиле от нас, и теперь мы слегка покачивались на пущенной им волне.

— Давай вернемся, — внезапно решил я.

— Нет, нет. — У Арне не хватило терпения обдумывать такое неразумное предложение. — Они заплатили ему пятнадцать тысяч крон.

— Я замерз, — пояснил я.

— Но ведь еще не зима, — удивился Арне.

— Но уже и не лето. — Я хотел засмеяться, но от холода начал стучать зубами, и губы не слушались.

— Роберт Шерман шесть раз приезжал на скачки в Норвегию. — Арне недоуменно посмотрел вокруг, словно только здесь понял, что и вправду уже не лето. — Это был его седьмой визит.

— Послушай, Арне, расскажешь мне об этом по дороге в отель. Ух-хух-ух.

— Что случилось? — Он озабоченно поглядел на меня.

— Я не люблю глубину.

Арне непонимающе вытаращил глаза. Я вытащил из кармана замерзший палец, поболтал им в воздухе и затем показал вниз. На лице у него засветилось понимание, и обычно сжатые губы растянулись в широкую ухмылку.