Валерия Вербинина - Похититель звезд

Он отложил газеты и принялся сочинять длинное письмо к сестре Маше, правда, ни словом не обмолвившись в нем ни о Севенне, ни о покушении на Амалию Корф, ни о королеве Елизавете. Все письмо было сплошное море, песок, здоровый аппетит, приятные соседи, отменные доктора, прибавка в весе и новые стихи. И, когда он нанизывал друг на друга предложения, как гладкие бусины, он вдруг подумал, что Маша никогда не выбрасывает его посланий и что лет через сто сегодняшнее письмо это почти наверняка окажется на страницах полного собрания сочинений поэта Нередина. И, думая о Маше, он одновременно размышлял и о тех сотнях, тысячах посторонних глаз, которые письмо увидят, и старался очаровать тех будущих читателей, старался казаться небрежным, изящным, слегка презирающим докучную болезнь творцом, который единственно из-за нее не может работать в полную силу. И эта маленькая роль приносила Алексею такое удовлетворение, что он совершенно забыл обо всем остальном.

Через три дня после описанных событий Рудольф фон Лихтенштейн вышел из щегольского ландо возле санатория, о котором в последнее время судачила вся Ницца. Граф почти сразу же увидел Амалию Корф, которая сидела в саду, рассеянно глядя перед собой. Она даже не обращала внимания на кошку, которая занималась совершенно непривычным для кошек делом – пыталась поймать кузнечика, который всякий раз успевал ускакать от нее. Невозможно было без смеха смотреть на прыжки кошки по траве, но Амалия, судя по всему, находилась не в том расположении духа, чтобы веселиться. Приблизившись к кузине, Рудольф приветствовал ее самым почтительным образом. Амалия подняла глаза.

– Американский? – осведомилась она, глазами указывая на слегка оттопыривающийся карман кузена.

– От вас ничего не скроешь, – вздохнул Рудольф, усаживаясь с ней рядом. – Да, я купил себе оружие. Как вы, кузина?

– Наверное, скоро уеду отсюда.

– И в самом деле, – одобрил Рудольф. – В конце концов, на Лазурном Берегу есть санатории не хуже этого.

– Нет, – откликнулась Амалия, – я уеду с Шарлем. Шевалье получил большое наследство и теперь хочет с толком прожить те дни, которые у него остались. И, наверное, он прав.

– А как же наше дело? – быстро спросил Рудольф.

– Оно никогда не было моим, – спокойно возразила Амалия. – Я больше не состою в особой службе, и слава богу.

– Понятно, – вздохнул кузен. – Значит, вас не интересуют сведения о Мари д’Эвремон?

– Пожалуй, интересуют, – ответила Амалия после паузы.

– А я думал, это больше не ваше дело, – усмехнулся Рудольф, однако тотчас же сменил тон: – С той Мари, которая, как я понимаю, француженка, какая-то чертовщина. Я не могу отыскать ее следов. Судя по всему, она бесследно исчезла около месяца назад, то есть примерно тогда же, когда принц Руперт имел несчастье скончаться от… гм… огнестрельной чахотки. Вывод? Я не я буду, если сии два события не связаны между собой. Кроме того, я не смог навести о ней самых простых справок. Наш резидент при одном упоминании ее имени так заволновался, словно я запросил у него список любовников его жены. О, простите, кузина…

– Насколько я помню фон Бирхофа, на любовников жены он давно махнул рукой, – уронила Амалия. – Чего не скажешь о его собственных любовницах… Простите, кузен.

И она очаровательно улыбнулась. Рудольф шутливо вскинул руки, показывая, что сдается.

– Кузина, вы язва! – объявил граф. – И тем не менее наше дело осложняется. Я не смог ровным счетом ничего узнать о Мари, как будто ее вообще никогда не существовало. Кроме того, – он сделал крохотную паузу, – граф Эстергази вчера попросил меня о встрече.

– В пустынном месте? – пробормотала Амалия, глядя на кошку, которая опять на долю секунды опоздала накрыть кузнечика, прыгнувшего раньше, чем она начала движение.

Рудольф кашлянул:

– На берегу, вдали от людских глаз. Но я как-то запамятовал о его просьбе, и встреча не состоялась. Не помню, говорил ли я вам, но бываю ужасно забывчив, когда на рандеву меня приглашают не хорошенькие женщины.

– И что вы намерены предпринять? – спросила баронесса.

– Я собираюсь навестить Альберта Хофнера на вилле «Грезы». Справиться о его здоровье, поболтать о добрых старых временах, посмотреть, жив ли он еще… ну и так далее. – Граф подался вперед. – Кузина, у меня к вам просьба. Так, на всякий случай.

У меня ведь пятеро детей… Если со мной вдруг что-нибудь случится, вы поддержите мою жену, хорошо?

Амалия метнула на него быстрый взгляд.

– У меня идея получше: мы навестим Хофнера вместе. Не обессудьте, кузен, но я не хочу отпускать вас одного. Да и утешать вдов у меня плохо получается.

Баронесса поднялась с места.

– Это может быть небезопасно, – хмуро заметил Рудольф.

– Я так не думаю, – спокойно возразила Амалия. – Пока на вилле находится королева Елизавета, Эстергази не посмеет ничего предпринимать.

– Она все еще там? – удивился Рудольф. – Я был уверен, что после убийства доктора Брюкнера ее заставят вернуться на родину.

– Нередин получил сегодня от нее приглашение. Так что королева пока в Ницце.

Они сели в ландо, и Рудольф велел кучеру ехать к вилле «Грезы».

– Кстати, – сказала Амалия, – я забыла поблагодарить вас, кузен. Если бы не ваши слова о Шамфоре, я бы догадалась о проделках доктора Севенна гораздо позже.

– Я весь внимание, кузина, – объявил немецкий агент. – Как все-таки вам удалось вычислить прохвоста?

И Амалия в подробностях рассказала ему, как именно все произошло.

– У меня есть смутное подозрение, – закончила она, – что Мэтью Уилмингтон после смерти Катрин хотел свести счеты с жизнью и стащил склянку морфия. А потом по каким-то причинам передумал и решил вернуть ее на место. Именно поэтому морфий и оказался, что называется, в нужное время в нужном месте.

– Значит, Филипп Севенн ушел от наказания? – буркнул Рудольф. – Жаль.

– Вы считаете, что он и впрямь ушел?

– Ну, на суде он мог рассказать много интересного, – заметил Рудольф. – О других жертвах, к примеру. Или кому первому, ему или Катрин, пришла в голову гениальная идея внушать любовь людям, которые одной ногой стоят в могиле, втихомолку ускорять их смерть и получать наследство. Кстати, почему он обвинял вас в том, что вы ее убили?

– Я ее не убивала, – пожала плечами Амалия. – И никто в санатории ее не убивал. Просто чахотка, дорогой кузен, – заразная болезнь. Считайте, что мадемуазель Левассер покарало провидение.

– И ее друг не заметил, что она больна?

– Только между нами, Рудольф… – шепнула Амалия. – Не таким уж хорошим Филипп Севенн врачом был. Эдит Лоуренс дурачила его, как хотела, а он даже не заподозрил, что она здорова.

– А что с ней стало, кстати? – спросил Рудольф. – Ведь после того, как открылось, что она вовсе не больна, девушка больше не могла оставаться в санатории.