Александр Щёголев - Ночь, придуманная кем-то

— Значит, здесь его и прикончили, — констатировал Штерн. Громко, совсем близко. — И что ты обо всем этом думаешь?

— Стой, — сказала Бэла. — Внизу нас с тобой якут ждет?

— Подождет, ничего с ним не случится. Отвезу его в отель. Пристрою, не беспокойся… Так какие у тебя версии, Исааковна?

Бэла ощутимо вздохнула.

— Голова кругом идет, Штерн. «Охранке» вроде бы незачем было…

— Тихо, — внезапно оборвал ее собеседник. Резко и грубо. Даже привстал, временно освободив кресло от томительной тяжести. — В самом деле, пошли-ка лучше на улицу.

Бэла хрипло хохотнула:

— Может, надежнее в ванную? Выключим свет, включим воду… Фу, как пошло, Штерн. Да пусть слушают, если хотят. — Она внезапно заорала. — Эй, жопоголовые, не спать на посту! Сейчас мы будем оскорблять честь и достоинство Президента!

— Твою неповторимую интеллигентность я особенно люблю, — кисло заметил Штерн. — Вы что, уже проверили квартиру?

— Юрий как раз из-за этого и приезжал сюда с залива. Он нашел специалиста, договорился с ним на вчера. Специалист с утра работал, а потом Юрий позвонил мне, сказал, что квартира чистая, зря паниковали. Примерно в четыре звонил. Он был слегка выпивши — угостил на радостях того мужика. А в восемь его… — Бэла замолчала.

Гость плюхнулся обратно.

— Что в восемь? — терпеливо спросил он. — Закончи, пожалуйста, фразу. В восемь его… что?

— Убрали, — твердо сказала Бэла.

— Понятно. Я просто хотел услышать твою версию, извини, родная… Кто был тот тип?

— Специалист по электронике? У мужа записаны его данные. Где-то здесь, сейчас найду. На бумажке… — В комнате начали ходить, шуршать, раскачивать насыщенную электричеством атмосферу. — А у тебя какая версия, Штерн? — раздалось через мгновение. — Зачем им Юрий, им же я нужна, я!..

Собеседник отвратительно поерзал, устраивая зад поудобнее.

— Во-первых, ты им нужна живой. Кто, кроме тебя, может сделать это идиотское предсказание? У тебя авторитет, родная, люди тебе верят… А во-вторых, гадать о мотивах наших прославленных Рыцарей Тьмы бесполезно. Тот майор прекрасно знал, кем для тебя был Юрий, сама же говорила. Если они даже на твоего «тайного советника» вышли…

— Да, хорошо, что напомнил! Знаешь, наш «тайный советник» мне в почтовый ящик записку опустил. Назначил встречу ровно на два ночи, хочет обсудить ситуацию. Тоже, наверное, в штаны понаклал.

— Мне с тобой?

— Не станет он при тебе разговаривать. Осторожный до кретинизма.

— Осторожный! Как же он тогда позволил себя вычислить? Тот майор ведь не к кому-нибудь пришел побеседовать по душам, а прямо к нему. Разве нет?

Бэла затихла, перестала ходить и шуршать. Возразила:

— Перед праздниками он сообщил Юрию кое-что. Я не успела дать тебе знать, мы на залив уезжали, а по телефону — сам понимаешь… Он выяснил, кто является информатором «охранки».

Штерн вдруг зашевелился — едва ли не с креслом:

— Неужели кто-то из наших? — выговорил звеняще.

— Случайный человек, живет в коммунальной квартире под нами. Сосед, можно сказать. Ты его не знаешь.

— Внештатник-доброхот?

— Настоящий сексот, стукач законспирированный. Кто бы мог подумать… Наш друг обещал принять меры.

— А как насчет главного? Он что-нибудь узнал?

— Оказывается, Служба Порядка ведет-таки некую программу, в рамках которой вполне могут отрабатывать мою фамилию. Называется «Наби».

— «Наби»? Кошмар. Фантазии у мужиков — ну совсем нет… Между прочим, Исааковна, я тут сам пощупал ситуацию, и у меня сложилось стойкое ощущение, что большая Служба к нам отношения не имеет. Это чья-то самодеятельность, по-моему. Как-то нелепо… Во всяком случае, если майор к тебе явится, держи себя с ним именно исходя из таких предположений. Впрочем, убийство как объяснить?

Наступила пауза.

— Нашла, — сообщила Бэла. — Вот тебе фамилия того специалиста, адрес, телефон. Даже банковские реквизиты есть. Проверишь.

— Слушаюсь, — откликнулся Штерн. — Кстати, что ты сказала следователю?

— Про Юриных любовниц сказала. Хорошо сказала, пусть они там раскручивают эту тему, чтобы подальше от наших дел.

— Смотри, не схлопочи «убийство на почве ревности».

— Не бойся, у них и без меня есть кого подозревать. Например, вот.

В щель было видно, как стянутая пиджаком рука взяла что-то с торшерного столика. «Фотография! — ожгло мальчика. — Фотографию смотрит! На ней же… на ней…»

— О! — восхитился друг семьи. — Кто это?

— Соседка снизу.

— С ума сойти, сплошные соседи. Он с ней спал?

— Ох, Штерн, — простонала Бэла, — с кем он только не спал, мразь!

— Ладно тебе. Снова начнешь матом изъясняться. — Мужчина круто поднялся, вторично заставив кресло содрогнуться. — Бедный якут, наверное, уже в транс впал. Пошли, поздороваешься с ним для приличия.

Он затопал прочь.

— Ох, некстати Юрий гостя позвал, — вздохнула Бэла. — Что с ним теперь делать?

Уже приглушенно, уже из коридора.

— Посмотрит город и уедет. Ты же не виновата, что его будущего импресарио убили! Оплатишь ему проезд в обе стороны, и хватит, — рассердился мужчина почти не слышно. — Нашла чем голову забивать.

Они удалялись. Шлепали обувью по линолеуму, издавали иные неопознанные шумы. Потом чмокнули дверью — убыли на лестницу.

Пусто!

Мальчика вынесло из-за кресла. Еле волоча онемевшие ноги, он выбрался в прихожую, заглянул в дверной глазок, прислушался. Снаружи оглушительно лязгнул лифт. Тогда он дрожащими руками одолел замок и шагнул на свободу, оставив позади чужую квартиру, чужие секреты, чужое горе. Мучительно ковыляние вниз по ступенькам — и…

И он дома. Ура.

Однако собственная квартира встретила мальчика не очень-то ласково. В прихожей, возле общественного телефона, стояла его родная мать — собственной персоной. Упиралась лбом в стену, нелепо раскачиваясь, и громко всхлипывала. Обратив на сына безумные глаза, она вдруг очнулась и затряслась, неистово шепча:

— Ты где был, хулиган!

Дороже этой женщины ничего в жизни не было. Да, существовали рукописи, написанные и еще не написанные, но они становились самым дорогим, лишь когда эта женщина была рядом. Когда же ее почему-либо не было рядом, уровни ценностей мгновенно менялись местами. Мать, брат, прочие детали окружающего мира уходили на третий уровень. Рукописи теряли обычную святость, опускаясь на уровень за номером два, вместе с тоскливыми фантазиями о литературной славе и горькой уверенностью в несправедливости бытия. А на первое место вырывалась она, загораживая собой все. Например, когда она уезжала в свой провинциальный городок, к мамочке с папочкой. Или когда ночевала на своей Гражданке, в квартире у тетки, или когда отбывала на соревнования защищать спортивную честь родного института… Она родилась и выросла в Области. Но в душе, конечно, была петербурженкой. О, загадочная петербургская душа. Сколько сладости, сколько ностальгических соплей в этом словосочетании! Впрочем, наверное — да. Наверное, есть нечто. Иначе как объяснить, что она обратила внимание на такого мужчину, неуклюжего, неплечистого, ну абсолютно не мужиковидного? Без нормального жилья, без денег, без ясных перспектив. Его талант? А что талант — пыль, отсутствие быта, хи-хи за спиной. Причем, не просто обратила внимание, а влюбилась, как девчонка. Хотя ей, между прочим, уже двадцать три — возраст, когда пора начать относиться к жизни серьезно. Совершенно очевидно, что она двигалась по жизни, несомая инерционными силами — пока наконец не наткнулась на него. Так получилось, вот и все. Случайность, придуманная кем-то Высшим.