Александр Щёголев - Ночь, придуманная кем-то

Сначала было молчание. Трубка томительно соображала.

— Чего сходить? — наконец переспросила.

— К нам на участок сходить. Не могли бы? Надо Игорю сказать, чтобы он обязательно ехал домой, у нас несчастье случилось. Мы вам потом заплатим за беспокойство, честное слово…

Трубка еще помолчала, подумала.

— Честное слово, говоришь… Участок-то ваш где?

— Да совсем недалеко от магазина! — возликовал Александр и не сумел скрыть это чувство. — В конце Рыбной улицы, не доходя до ручья. Номер участка 422.

— 422-й, на Рыбной? — деловито уточнил сторож. — Ага, не доходя до ручья… — и вдруг издал звук. Странный звук, будто пробку открыли. — Так ведь это, парень… Дом ведь этот…

— Около площадки, — подтвердил мальчик, обмирая. — А что?

— Милиция ведь… в нем как раз и ловила кого-то…

Телефонный эфир жарко потрескивал — там, в толще электрических сигналов, колыхалось густое частое дыхание.

— Слушай, парень, — чужое дыхание нарушилось первым. — Зовут тебя как?

Вместо ответа Александр осторожно положил трубку.

Потом, не в силах двинуться с места, он стоял и заворожено смотрел на телефонный аппарат. Время стояло вместе с ним. Голова не работала. Кажется, по коридору ходили, звенели посудой, шаркали тапками. Его никто не трогал, а может, он просто не откликался на глупые взрослые вопросы. Хотелось немедленно куда-нибудь звонить. Матери, в Новгород, попробовать разыскать ее на турбазе? Великолепная идея, однако для начала хорошо бы узнать название турбазы. Или позвонить наугад, пожаловаться первому встречному?.. Телефонный аппарат ожил самостоятельно. Разорвавшийся в пустоте звонок пробил вязкую пелену безволия.

Александр принял пальцами вспотевшую пластмассу.

— Алло?

— Слушайте, почему у вас все занято? — вонзился в ухо женский голос. Причем, знакомый голос. Но чей?

— Извините, тут по междугородному разговаривали, — вежливо откликнулся мальчик, он был хорошо воспитан. — Кстати, не очень долго было занято… Вам кого позвать?

— Тебя, дорогой, больше некого. Не узнал?

Вот теперь Александр узнал.

— Ой, — позорно промямлил он.

— Брата, конечно, дома нету, — с удвоенной мощью зазвенела следовательша.

— Нету.

— Значит, так. Слушай меня внимательно, дорогой. Если твой братец вдруг объявится, передай ему, чтобы не дурил. Все равно найдут. Это ему обещаю я, капитан Мелкач.

— А что случилось? — спросил Александр. Он был почти спокоен, честное слово. Только фразы получались с трудом — сердце колотилось в горле.

— Не волнуйся, он знает.

— Да не виноват Игорь! Я же вам все рассказал, почему вы мне не верите?

— Дорогой мой, — ласково сказала женщина, — кто же спорит? Ты такой умный, а не понимаешь — если не виноват, пусть приходит, разберемся. Зла ему никто не желает. Ладно, отбой, мне некогда. Хорошо запомнил, что передать?

— Нет! — выдохнул воспитанный мальчик в ненавистный канал связи. Затем продолжил, согласуя дыхание с сердцебиением. — Если не скажете, что случилось, никому ничего не передам! Сейчас тетрадь достану и буду сочинять про живую статую! И все, понятно?

Не сдержался. Не сдержался, увы.

— О! — искренне восхитилась следовательница. — Характер у мужика прорезался. А вот сочинять не советую, кто-нибудь обязательно раскусит… Ну что ж, если тебе интересно, обрисую ситуацию. Решила я после разговора с тобой послать наряд к вам в садоводство, прояснить с твоим хваленым Игорем кое-какие неясности. А парни милицейскую машину увидели, и в рассыпную, будто настоящие бандюги. Что мне после этого прикажешь думать?

Александр молча открывал и закрывал рот. Действительно, что он мог «приказать думать» этой облеченной властью женщине?

— Ладно, отбой, — вколотила она последний гвоздь. И отключилась, удовлетворенная проделанной работой.

Маленький человек вновь остался один — застыл, ссутулившись над тумбочкой. «Отбой, — крутилось в голове страшное словечко. — Отбой, отбой…»

— Отбой, — проговорил он с отвращением. И привычным движением поправил очки.

— С кем это ты так шикарно беседовал? — поинтересовался дядя Павел. Оказалось, он уже покурил и теперь стоял перед дверью в свою холостяцкую комнатенку.

— Да ну их, — пробормотал Александр, глядя в пол. — Придурки.

Сосед понимающе кивнул:

— Отлично сказано.

Фонарь, охраняющий институтский двор, расстреливает кафедру в упор. На стене казенного помещения в окружении застывших черно-белых фантомов колышутся, то сливаясь в одно целое, то распадаясь, две тени. Одна тень в руках другой — в голодных мальчишечьих руках.

За окном — поздний вечер. Почти ночь.

Боже, как все это романтично.

А завтра — день Пасхи, призванный, судя по грозному ликованию газет, сделать православные массы добрее и чище. Теснее ряды, товарищи по массе. Вот только демонстрация, к счастью, не предусмотрена. Не надо являться в институт с первыми лучами весеннего солнца, не надо тащить в руках бодрящие хоругви. Институт останется пуст, спрятавшись от праздника за надежными дверями.

Удобное место для действия…

Впрочем, час назад мальчишка был мужчиной. О, еще каким! Час назад ему было двадцать четыре года, в точном соответствии со свидетельством о рождении. Волной вставало напряжение, и джинсы были тесны, и губы огромны, и запахи близко-близко… О, какой женщиной была она! Пьянея от своей власти, она ловила распахнутыми зрачками его муку и впитывала кожей его жадное дыхание. Нежность смело прорывалась сквозь корчащиеся в пытке рты, смело разносилась в запертом пространстве института, а потом был взрыв, и Вселенная в который раз стал новой…

— У меня такое ощущение, будто мы взломщики, — сказал Игорь. — Бродим по чужим помещениям, сейчас будем жрать чужую еду… — Он глупо, совершенно не к месту улыбался. Наверное, вспомнил вдруг о чем-то очень приятном.

Жанна грациозно двигалась, влезая в свитер.

— Почему взломщики? — возразила она сквозь шерсть. — У тебя официально есть ключи от кафедры, а на кафедре есть официальные ключи от остальных дверей. В конце концов, что нам в лаборатории делать?

«Действительно, — подумал Игорь. — В лаборатории диван не предусмотрен. А здесь, у заведующего кафедрой — о, еще как предусмотрен».

Чай заварили прямо в стаканах, чтобы быстрее. Сухари и сушки были высыпаны из кулька на тарелку. Наконец, главное — коробка с недоеденным тортом, оставшимся от вчерашних кафедральных посиделок, по праву заняла центр композиции.

Игорь безжалостно вонзил чайную ложку в кремовую розочку и наполнил рот густым, сладким, изысканным. Затем приложился к стакану вытянутыми в трубочку губами, отхлебнул, обжигаясь. Жанна села на стул рядом. Взяла с тарелки сухарь, громко куснула и тоже склонилась над черным дымящимся пойлом.