Сергей Костин - РАМ-РАМ

— А это и невозможно! — рассмеялся Фима.

Я не стал уточнять, почему он так считает. Мне как раз так не казалось.

Именно в этот момент Маша, сидевшая у окна, попросила меня выпустить ее. Это был какой-то странный самолет: слева от прохода было три кресла, а справа — два, при этом, на бок его не заваливало. Я обнаружил, что тоника в бутылке больше не было, а джина еще оставалось. Стюардесса, которую я попросил принести нам еще бутылку — тоника, тоника! — просто принесла нам по бесплатной запотевшей баночке. Она была просто восхитительная, но и Деби тоже была очень даже ничего. Все девушки вокруг — я ведь говорил уже, что это был какой-то молодежный рейс? — казались мне привлекательными. Кроме Маши.

Я пропустил ее назад к окну и неожиданно для себя заснул. Мы же с Лешкой ночью практически не спали.

Проснулся я через полчаса, когда самолет начал снижение, и у меня заложило уши. Пить мне больше не хотелось, и я, оставив себе какую-то каплю для вкуса, разлил джин ребятам. У них от гостиницы был заказан трансфер — микроавтобус. И я согласился ехать с ними при условии, что плачу я и что это действительно окажется микроавтобус, и мы все в него влезем.

Это действительно был микроавтобус. Ошибиться, куда надо было садиться, было невозможно: эти места на сидениях были продавлены бесчисленным количеством задниц. Мы с Машей прошли вглубь и сели на последнее сидение. Кругов там не было, поскольку сидение было наклонено вперед, и вы с него постоянно сползали.

— Может, нам все-таки взять такси? — подсказала Маша.

— Теперь уже неудобно, — сморщил нос я.

Ребята тоже расселись, и мы тронулись. Дорога была пустынной, и микроавтобус бойко устремился вперед. Но через несколько сотен метров водитель прижался к тротуару и остановился.

— Что-нибудь не так? — по-английски поинтересовалась Деби.

— Нет, все нормально, — отозвался водитель, худой, как подросток, но уже не молодой мужчина.

Он пошел назад и, вступив на тротуар — мы были в каком-то предместье — расстегнул ширинку. Услышав журчание, мы переглянулись. Это была

Индия.

Я был здесь уже дважды, но перемещаясь на лимузине и ночуя в пятизвездочных отелях и дворцах магараджей. Похоже, теперь мне придется открывать эту страну заново.

Мейн Базар оказался узкой — две машины едва разъедутся — и необычайно экзотичной улочкой. Был уже час ночи, и вокруг не было ни души; двери и витрины лепящихся друг к другу магазинчиков были наглухо задраены железными жалюзи. Тротуаров не было, и слева и справа громоздились груды драных картонных коробок, пустых упаковок, целлофановых пакетов с мусором и пищевых отходов. Асфальт под ногами был скользким от истоптанных в тонкий слой грязи отбросов различного происхождения, основу которых составляли коровьи лепешки. Несколько из них, совсем свежих, еще не встретившихся с подметками прохожих, ждали пробуждения большого города.

Автобусик высадил нас перед узким проходом вглубь квартала, и, пройдя метров десять, мы оказались перед освещенным входом в гостевой дом «Аджай». Я, отметая протесты моих новых юных друзей, расплатился с водителем за трансфер: мы поменяли деньги в аэропорту.

Портье — очень смуглый, практически чернокожий, в грязной белой рубашке — новым гостям специально не обрадовался. Он просто вопросительно поднял брови над ничего не выражающими глазами. Мол, а вам что? Я не люблю, когда со мной обращаются, как с вещью.

— Э-э… Маша, как на их местном наречии «Здравствуйте»?

— Намастэ!

Что-то такое я смутно помнил, но воспроизвести с ходу не решился.

— Как-как?

— Говори всем «Рам-рам». Так проще!

К этому моменту в глазах портье уже загорелся свет, а на словах «Рам-

рам» на лице его даже появилось подобие улыбки. Он что-то сказал Маше на хинди, но моя бдительная напарница ответила ему по-английски:

— Я не говорю на хинди. Это одно из пяти слов, которые остались у меня в памяти с прошлой поездки.

— Рам-рам! — церемонно поприветствовал я портье и двух худеньких мальчиков с сонными лицами, крутящихся в холле.

— Рам-рам! Добро пожаловать!

За спиной портье была доска, на которой номера комнат были написа ны чернильным карандашом. Да-да, я тоже сначала не поверил, но потом присмотрелся. Это был чернильный карандаш — я видел такой в последний раз в раннем детстве где-то в самом начале 1960-х. Портье проверил бронь и снял с доски два ключа: один — нам с Машей, второй — трем израильтянам. Нам это — пока мы не добрались до своего номера — показалось странным. Ну, что у них на троих одна комната.

Архитектурная особенность гостевого дома «Аджай» такая. Центр здания представляет собой небольшой крытый дворик, в который выходят двери номеров, соединенные галереями. Прямым следствием этого революционного решения, как нам очень скоро предстояло обнаружить, было то, что малейший звук, который раздавался в этом колодце, многократно усиливался и без труда проникал сквозь каждую дверь.

Наш номер 18 располагался на третьем этаже. Это была довольно просторная комната, в которой из мебели были лишь четыре широкие кровати, составленные по две с узким проходом между ними. В стену справа было вбито три длинных крюка, на которых под действием потоков воздуха от крутящегося под потолком огромного вентилятора покачивалось, позванивая, несколько проволочных вешалок. Окна, выходившие в тог же коридор вокруг двора-колодца, были закрыты сплошными ставнями. Маша беспомощно сидела на одной из кроватей. Простыни были серыми от многочисленных стирок и, похоже, уже успевшими послужить усталым путникам. Мне не нужно было спрашивать о ее впечатлении.

По лестнице поднималась группа молодежи — ощущение было такое, что они разговаривали у нас в комнате. Я открыл дверь на галерею: это была моя троица из самолета и ребята, сидевшие за столиком в холле.

— Встретили друзей? — по-русски спросил я идущего впереди Сашу.

Я уже включился в общий ритм коммунальной жизни и лишь слегка понизил голос.

— Вместе призывались. Потом разошлись — сейчас снова встретились.

Саша, я уже говорил, выражался обстоятельно.

— Ну, ладно, спокойной ночи! Увидимся завтра.

— Спокойной ночи!

Все то время, пока мы говорили, я чувствовал на себе взгляд Деби. В нем не было намека на фривольности, которыми мы обменялись в самолете, но интерес читался вполне открыто. Не знаю, понятно ли я объяснил? Скажем так: эти флюиды не посылались откровенно на сексуальной волне матушки-природы, это не было приглашением начать осаду. И все равно, взгляд был двусмысленным — так не смотрят на случайного попутчика. Как самолет сквозь грозовое облако, через треск и электрические разряды в моем мозгу прорвалась мысль: все-таки странно, что мы оказались рядом в самолете и еще более странным образом должны были остановиться в одной гостинице. Так что этот взгляд я поставил в тот же ряд пока еще не объясненных загадок и на нем и закрыл дверь.