Владимир Рыбин - Убить перевертыша

— Я знал, что найду вас здесь, — обрадованно заговорил парень, загораживая ему дорогу.

Сергей округлил глаза: дескать, мотай отсюда. Попытался обойти игрока, сделать вид, что не знает его, но тот не отставал.

— Богатые здесь копилки, я проверял…

И вдруг застыл, насторожившись, метнул глазами по сторонам и резко отшагнул с дорожки в низко посаженную загородку кустов.

Сергей увидел, что Майк, ускорив шаг, направился к нему, но игрок тоже заметил Майка и побежал к лесу.

"Ну, дурак! — мысленно обругал его Сергей. — Нарвется на неприятности…" И вдруг понял, что это — шанс. Быть может, единственный. И тоже побежал к лесу, в другую сторону. Оглянувшись, увидел, что Пауль бежит следом.

В той стороне, где были игрок и Майк, раскатисто треснул выстрел, донеслись крики. Еще раз оглянувшись на бегу, Сергей увидел в руке у Пауля черный предмет. Пистолет? Мысль, что Пауль, такой тихий и заботливый, будет стрелять, не столько испугала, сколько удивила. Не выбирая дороги, Сергей врезался в кусты и помчался изо всех сил, забирая вправо, туда, где была знакомая скамья, а за ней густо заросший склон, спадавший к городским улицам. Ветки хлестали по лицу, но не было боли, только ликование: ушел!

Сзади что-то громко хлопнуло и что-то большое зашумело, упало. Послышались ругательства, крепкие, русские. Не слыша за собой погони, Сергей метнулся к толстому стволу дерева, выглянул из-за него. И увидел Кондратьева. В вытянутой руке его чернел маленький игрушечный револьверчик. Он быстро подошел к лежавшему на земле Паулю, наклонился и резко выпрямился.

— Маковецкий?! Вот ты где, перевертыш! Я зна-ал…

Сергей подбежал к ним, и первое, что увидел, — большие, злые глаза Пауля. Раненный в левую ногу, он потерял свой пистолет и теперь торопливо шарил вокруг, надеясь найти его. Переваливался, пытаясь встать, нога подламывалась, он вскрикивал и все елозил по земле руками.

Сергея била нервная дрожь, и он принялся дергать Кондратьева за рукав.

— Бежим… Там Майк… Может, не один.

— Погоди, мне нужно ему кое-что напомнить.

Кондратьев вынул из внутреннего кармана черный стержень, похожий на авторучку, не спуская глаз с Пауля, начал навинчивать на стержень какой-то колпачок.

— Узнаешь? — Кондратьев ткнул стержнем Паулю в лоб. — Узнаешь, сволочь!

И он резко шевельнул большим пальцем, лежавшим поверх стержня. Выстрел прозвучал тихо, ни на что не похоже, но это был точно, выстрел. Сергей увидел, как на виске Пауля, который только и успел, что отвернуться вспучилось небольшое черное пятно.

— Теперь бежим, — сказал Кондратьев и схватил Сергея за рукав. — Не туда. Бежим через лес, там машина…

Бежали напрямик, не огибая мелкую поросль. А выходили из леса спокойно, как добропорядочные бюргеры, отдыхающие на природе. Кондратьев даже нагнулся, отбросил с дорожки упавший листок: вот, дескать, какие мы чистюли, настоящие немцы. И никуда не торопимся. Если кто-то увидит, то уж никак не запомнит: обыденное не запоминается.

Машина, к которой они подошли, ничем не выделялась среди других, стоявших тут вдоль дороги, — чистенький темно-синий «БМВ», каких в Штутгарте множество.

— Спокойно, не суетись. — Кондратьев открыл дверцу, но сел не сразу, а еще обошел машину, осмотрел ее со всех сторон.

И с места тронул плавно, и ехал затем спокойно, тормозя на перекрестках, пропуская пешеходов.

А Сергей никак не мог успокоиться. Перед глазами все стояло видение откинутой в ужасе головы, черного пятна на виске. Его распирали вопросы, но он молчал, не зная, как и говорить с человеком, способным так легко убивать.

— Ты вот что, — сказал Кондратьев, когда они отъехали довольно далеко. — Возьми-ка себя в руки. А то девицу испугаешь.

— Какую девицу?

— Твою Эмму.

— Ах, да, — спохватился Сергей. — Вы нашли ее?

— Ну и цаца, скажу тебе. Подавай ей Сережу, и все тут. Говорю: нет его, уехал. Знать ничего не хочет, сидит на чемодане и твердит: увижу Сережу, тогда отдам…

— Я ничего не соображаю, — жалобно признался Сергей.

Голова еще не прояснилась после пережитого в лесу, сердце еще не перестало колотиться, а тут новый сумбур. Да еще качка от частых поворотов на серпантине дороги, сползающей с горы к центральной части города.

— Соображай быстро, у нас нет времени. Значит, так: сегодня твоя Эмка была у Фогеля, взяла чемодан…

— И он отдал?!

— Он отдал. А она не отдает. Говорит: только Сереже. Усекаешь? Сейчас мы подъедем к церкви…

— К какой церкви?

— В Штутгарте один православный храм. И у тебя будет одна минута, не больше. Только поздороваться и взять чемодан. Ну еще, разве, поцеловать на прощание. Я ей объяснил, что разговаривать нам будет некогда, надо уносить ноги. И она все поняла…

— В отличие от меня. А если я возьму у нее чемодан, отдам вам, а сам останусь?

— Нет! — жестко сказал Кондратьев. — Себя погубишь и ее тоже.

Скоро они действительно выехали к церкви. Храм с высоким крыльцом-папертью, с традиционной куполом-луковицей и большим крестом. На паперти, как и полагалось, сидели нищие. Двери храма были открыты, входили и выходили люди, — шла служба.

— Вишневую «Ладу» у входа видишь? Девица там. Чемодан тоже. Подойдешь, сядешь. Одна минута у тебя, запомнил? Через минуту выйдешь с чемоданом. Эмка пусть не высовывается, я ее предупредил. Вообще-то надо бы мне самому это проделать, да тебя, дурака, жалеючи…

— А чего вы мне на "ты"? — вдруг обиделся Сергей.

— Хватился… — Кондратьев засмеялся. — Мне бы твои заботы. Высовываться тебе нельзя, ясно? Ни тебе, ни твоей Эмме. Черт их знает, какая у них агентура и где. Засекут, ни тебе, ни ей несдобровать. Ну, иди.

И он пошел не чувствуя ног, мимо длинного ряда машин. Одна, вторая, третья… Вишневая «Лада» была восьмой. Рассердился было на Кондратьева, что остановился так далеко. И тут же обругал себя: ближе-то некуда, улица забита машинами. О чем угодно думал, пока шел, только не об Эмке. Боялся думать о ней, боялся вместо прежней восторженной девчонки увидеть холодную даму, засушенную монахиню. Что за дьявол вселился в него? Что за власть была у нее над ним, отнюдь не молодым и женатым?..

Он и в машину садился почти зажмурившись. А когда посмотрел, увидел только глаза, большие, испуганные. В точности, как у той давней соседки-соплюшки, которая краснела, встречая его на лестничной площадке.

— Сережа! — Она выдохнула так, будто пред этим целый час не дышала. И, неловко перегнувшись за рулем, ткнулась головой ему в плечо.

От волос пахло волнующей парфюмерией, в которой он никогда не разбирался.

— Сережа, я так боюсь!

Он спохватился, что у него всего одна минута, скосив глаза, увидел на заднем сиденье черный чемодан с двумя цифровыми замками. Совсем небольшой чемодан, с каким бесплатно пустят даже в московское метро. Опять спохватился, что время идет, а у него в голове черт-те что, отстранился, увидел блестящие от слез глаза и полосы косметики на щеках.