Елена Арсеньева - Клеймо красоты

65…18…41… У нее дрогнуло сердце.

– Алло! – Трубка резонировала, и голос ответившей был отлично слышен.

Катерина вскинула голову.

«Чулок» чуть отстранился, словно опасаясь, что она схватится за трубку, и поднял пистолет к самому ее лицу, чтобы предупредить охоту заорать: «Помогите! Грабят! Убивают!» Катерине было видно, как дрогнул его палец на курке, и она прикусила губу. Что толку кричать…

– 78, Старостина, снимите с охраны, пожалуйста.

– Нет проблем, – отозвался безмятежный женский голос, и послышались короткие гудки.

– Отбой, – заключил «чулок», кладя трубку и выталкивая Катерину в прихожую. – Займитесь ею, ребята, если хотите, а нет, свяжите покрепче. И к делу, быстро!

– Погодите, – выдохнула Катерина, хватаясь за косяк и чувствуя, как у нее подгибаются ноги. – Мне плохо, меня сейчас…

Она не договорила, зажала рукой рот и рванулась в туалет.

«Чулок» шагнул было следом, но тотчас брезгливо скривился и отпрянул:

– Блюет. Эй, присмотрите за ней, а я тут займусь.

Вода в бачке шумела, Катерина не слышала за своей спиной движения, но чувствовала, что кто-то стоит в дверях, меряет взглядом ее напрягшиеся бедра…

Опять спустила воду, выпрямилась, отирая дрожащие губы.

– Прополощи пасть, – велел долговязый смуглый парень, стоявший в дверях. – А еще лучше – зубы почисть, а то я брезгливый. Отсосешь для начала, а там посмотрим.

Катерина снова покачнулась и оперлась на стиральную машину. Туалет в ее квартире был совмещенным с ванной.

– Пожалуйста, выйдите на минуточку, – пролепетала она, не слыша своего голоса за шумом воды. – Мне плохо, плохо, выйдите!

– Щас будет хорошо, – пообещал он, расстегивая штаны.

– Мне… у меня что-то с желудком, мне надо… – Она махнула на унитаз.

Лицо смуглого искривилось, он подозрительно принюхался и отшатнулся в коридор:

– Медвежья болезнь? Давай быстро, да подмойся потом, а то я брезгливый.

Катерина закрыла за ним дверь на защелку и припала к ней лбом. Ей казалось, будто она бумажная кукла, так подгибались ноги и тряслись руки. Но пришлось все-таки найти силы, чтобы обхватить стиральную машину и с силой сдвинуть ее с места, подперев дверь. В жизни не поверила бы, что сможет своротить эту махину! Какое счастье, что дверь в ванную открывается внутрь, это всегда было жутко неудобно, Катерина постоянно мечтала перевесить дверь, но, конечно, так ничего и не вы́мечтала. И слава богу!

На стиральную машинку она взгромоздила все тазы, и ведро для мытья полов, и вешалку для полотенец, и сами полотенца, и вообще все, что было в ванной. Уперла швабру в косяк и в противоположную стенку. Прислушалась к возмущенному воплю, раздавшемуся в прихожей, и прыгнула в ванну. Всем телом, всем лицом втиснулась в ледяную белую эмаль, и замерла.

Тот, смуглый, бился в дверь изо всех сил, но машина была широкая, она перекрывала косяк и блокировала застежку. Конечно, если навалятся все вместе… если успеют навалиться…

«Раз, два, три… десять, пятнадцать… тридцать, – считала Катерина секунды. – Господи, ну что так долго, мы в квартире уже не меньше семи минут, а милиции все нет!»

Звонок! Звонок во входную дверь! Обычно он был еле слышен, но сейчас Катерине показалось, будто зазвенело прямо в ее голове. Вся ванна от этого звона заходила ходуном. Опять звонят. И еще раз, еще.

Катерина зажмурилась.

Это не звонок. Это стреляют через дверь, а пули попадают в ванну.

А вот целая очередь! У них что, и автомат есть, а не только пистолет c глушителем?!

И вдруг настала тишина, и Катерина поняла, что слышала не очередь, а непрерывную трель дверного звонка.

Милиция все-таки приехала!

Мгновение тишины.

– Ну, ты меня еще вспомнишь!

Голос долетел до нее – ледяной, мертвенно-спокойный, словно выдох из могилы. А потом – топот, звон, треск, крики…

Ирина никогда в жизни не видела староверских скитов, разве что на картинках к Мельникову-Печерскому, однако, только взглянув на это затаившееся за подновленным забором мрачное строение, темное от времени, с крестом, прибитым на уровне второго этажа, она сразу поняла: точно, скит! Итак, все же удалось попасть сюда… Другое дело, каким образом. Раньше думала, самым трудным будет отыскать это место и войти внутрь, но, похоже, куда труднее будет выбраться отсюда! Вон какие воротища, их и тараном не прошибешь. Сейчас на сигнал Витали кто-нибудь выйдет, откроет их, а потом закроет – и…

«Да погоди выбираться-то, – рассудительно проговорил в глубине ее перепуганной, смятенной душонки кто-то умный и смелый. – Воспользуйся случаем, хоть осмотрись! Тебя же никто пока не тронул, верно? Может, и вовсе не тронет».

Виталя не трогал ее, это факт. То ли похоть поостыла, то ли в самом деле побаивался этого Змея. Ирина подумала, что следует быть благодарной этому неведомому существу, иначе Виталя уж, наверное, лишил бы ее невинности прямо в автомобиле, чуть отъехав от Арени. И ей вдруг сделалось жутко смешно при мысли, как он изумился бы, обнаружив, что женщина с такой внешностью оказалась…

Ирина не сдержала невольного смешка, и Виталя одобрительно на нее покосился, решив, что полонянка смирилась со своей участью. Однако тут же он счел, что этот смешок ему почудился, а улыбка на ее ярких губах была просто нервической судорогой.

Да, Ирине теперь было не жутко смешно, а просто жутко. Сцепив руки на груди, расширив глаза, чувствуя, как холодеет лицо, она завороженно смотрела на высокую мужскую фигуру, возникшую в воротах и замершую при виде Витали в обществе незнакомки.

Сказать, что этот человек из ворот вышел, можно было лишь условно, настолько гибки, текучи, неуловимы были его движения. Сказать, что выполз, как-то неловко, ведь перемещался-то он на двух вполне нормальных нижних конечностях. И все-таки ассоциация с движениями пресмыкающегося была полной. Вдобавок он оказался невероятно худ, узкоплеч, с маленькой черноволосой, коротко остриженной головой, которая, вероятно, была слишком тяжела для девичьи-длинной шеи и клонилась то влево, то вправо… точь-в-точь как голова змеи, подстерегающей добычу! И в довершение этого его тощие ноги плотно, как перчатка, облегали узкие черные брюки из блестящей кожи. Но и этого ему оказалось мало! Все его тощее тело от плеч до пояса было покрыто сплошным узором татуировки, причем не вульгарным тюремным самоделом, синюшным или черным, а настоящей профессиональной тату́ировкой. Изысканно-многоцветные рисунки словно бы перетекали один в другой, подрагивая и шевелясь при каждом движении худого тела. Они казались чешуей, покрывавшей тело двуногого пресмыкающегося, и Ирина подумала, что, даже не знай она клички этого человека, назвать его можно было только одним словом – Змей.