Александра Авророва - Она была актрисою

— Дуры. А почему?

— Таких, как мы, надо сдавать под опеку, — сурово продолжила Марина, — на содержание любимому государству, поскольку индивидуумов с подобным уровнем развития ни к какой работе допускать нельзя. Даже к чистке унитазов. Ты только подумай, Вика! Мы с тобой битых три часа обсуждали убийство с разных сторон, версий напридумывали, и не позаботились о той единственной и простой вещи, с которой надо было начать. Совершенно очевидно было, что твой Обалдевший поклонник будет нас допрашивать, и в первую очередь следовало договориться, что мы ему скажем, чтобы нам с тобой друг другу не противоречить. Мне иногда кажется, у меня что-то не в порядке с головой. После разговора с Талызиным я должна была срочно тебе позвонить, но у меня на работе нет телефона, и я решила отложить до вечера.

— Как нет телефона?

— Ну, я же преподаватель, я не сижу в конторе, а в том корпусе, где мои занятия, телефоны за неуплату отключены.

— А когда он с тобой разговаривал?

— Да сегодня, а потом, видимо, сразу заявился к тебе. Нет, по сравнению с моим идиотизмом твой — это еще кладезь премудрости. Я должна была срочно бежать на кафедру и тебе звонить, наплевав на свою дурацкую лекцию. Но мне почему-то в голову не пришло, что он успеет захватить тебя до нашей встречи. Энергичный мужчина, не теряет времени даром!

— Он сказал, что получил от тебя очень мало информации, — решила утешить подругу Вика. — Меньше, чем от кого-либо другого.

Марина кивнула.

— Он застал меня врасплох, я еще не успела подумать над тем, что ему стоит рассказывать, а что нет. Я считала, подозреваемых вызывают куда-то повесткой. Вот вызвали бы меня повесткой, я бы соответственно подготовилась, а когда тебя ловят на перемене посереди коридора, трудно собраться с мыслями! Я и решила на всякий случай быть поосторожнее. Видимо, переосторожничала.

— Это лучше, чем так, как я. Меня жутко мучит совесть. Я, наверное, всех на свете выдала. Тебя, например. Но я не хотела! Нет ничего хуже, чем когда человек вкрадывается тебе в доверие, как друг, а когда он уходит, получается, что обвел тебя вокруг пальца.

— Талызин — прекрасный психолог, — подтвердила Марина. — У него к каждому свой подход. Но тебе нечего переживать, надеюсь, никого ты не выдала. Насколько я понимаю, он все основное уже знал. Например, про открытый люк. Ведь знал?

— Да.

— А я ему про люк не говорила.

— А он тебе? Не намекал, как мне? Ну, мол, не было ли происшествия? — Он спросил, я ответила, что не припомню, и он отвязался. Интересно все-таки, кто именно ему рассказал?

— Мне тоже интересно.

— Постой-ка! Если я правильно поняла, он знал и про Наташу? Про котенка? Вика задумалась.

— Он конкретно про котенка, кажется, не говорил. Просто про то, что я ездила утешать Наташу. А может, я и путаю.

— Если знал про Наташу, то, скорее всего, про люк сказала она.

Идея Вике не понравилась. Маринка вроде бы утверждала, что если Наташа сообщит следователю про люк, то она и есть убийца.

— С чего ты это взяла?

— Давай рассуждать логически, — предложила Марина. — Кто знал о котенке? Наташа да ты. Вот я, например, беседовала с нею перед премьерой, но она ничего мне не рассказала. Уверена, что никому другому тоже — тема была слишком для нее болезненна. Разве что Дашеньке, они все же подруги. А, еще Кириллу, если поверить, что у них роман. Вот тебе полный список лиц, которые могут знать об этом эпизоде. А могут и не знать. Зато Таша знала точно. Похоже, Талызин успел ее допросить, и она ему проговорилась. Ну, а заодно рассказала про люк.

— А еще она могла рассказать про котенка Галине Николаевне, — заметила Вика, — потому что та ее тетка. И вообще, ты сама себе противоречишь! Если она рассказала милиции про люк, чтобы отвести от себя подозрения, зачем самой на себя их навлекать, рассказывая еще и про котенка?

— Боялась, что Талызин все равно об этом узнает — от тебя, например. Она ведь не догадывается о степени твоей лояльности. Если б он узнал со стороны, это произвело бы неблагоприятное впечатление, а поскольку от нее самой, то он будет рассуждать, как ты — мол, никто не станет сам на себя наводить подозрение.

— И все равно, не понимаю, почему это обязательно она. Ты сама говорила, Обалдевший поклонник очень энергичный. Он наверняка еще кого-нибудь успел допросить.

— Вполне возможно, — согласилась Марина, — и даже очень вероятно. Например, он явно беседовал с Сосновцевым, так? Иначе откуда знал о моей ссоре с бедным Преображенским. А, разговаривая со мной, он, похоже, о ней уже знал. То есть я ему, конечно, сама рассказала, но после наводящего вопроса, не ссорилась ли я с кем-нибудь. Да, и он меня тоже пытался убедить, что я якобы плакала да угрожала. Если он не сам выдумал это из вредности — что было бы странно, — значит, все выдумал Сосновцев. Кстати, Талызин подтвердил тебе, что узнал о ссоре именно от него?

— Ничего он не подтвердил! Он вообще очень ловко уходит от ответа. Даже не признался, женат или нет. А впрямую выпытывать неловко.

— Умный тип, ничего не скажешь! А вот я, кстати, впрямую спросила у него, не Сосновцев ли снабдил его такими интересными сведениями.

— А он?

— Он ответил, что задавать вопросы — его профессия, а не моя. Впрочем, я на его честность особо и не рассчитывала. Но про котенка Сосновцеву знать неоткуда, это факт. И еще! Если я правильно поняла, о твоей ссоре с Преображенским Талызин тоже знал?

— Трудно сказать, — пожала плечами Вика. — Мне так показалось, но он выразился как-то неопределенно. Нет, не может быть! О моей ссоре ему сказать никто не мог, потому что никто ее не слышал.

— Я и про свою так полагала, покуда Сосновцев не вывел меня из этого приятного заблуждения. В вашем Доме культуры столько закоулков, что никогда нельзя быть уверенным, что кругом никого нет.

— Только не пытайся заверить, что и здесь виновата Наташа, она в тот момент еще не появилась.

— А кто уже был там? Я, Сосновцев, Тамара Петровна и Галина Николаевна. Да, еще Кирилл, на твоих глазах направившийся не куда-нибудь, а в проклятую подсобку. Кто-то из них услышал ваши громкие препирательства.

— Никаких громких препирательств не было! Он издевался тихо и вежливо, а я так опешила, что только мычала, как последняя дегенератка. Потом, правда, когда он ушел, поругалась немного вслух, но негромко.

— И тем не менее кто-то, похоже, слышал. Не верю, что Талызин, при всем его уме, сам по себе догадался. Не ясновидящий же он!

— Марина, а ведь он спросил еще про Дашеньку, — опомнилась Вика, — сильно ли она обиделась на Галину Николаевну после вчерашнего. Я сразу не задумалась над этим, а теперь… Ты ведь ему про это не говорила?

— Нет. О себе я рассказала, а про других решила умолчать. В конце концов, мое дело, что считать происшествием, а что нет, правда? Может, я привыкла к скандалам и не обращаю на них ни малейшего внимания — это нельзя вменить мне в вину.