Донна Леон - Честь семьи Лоренцони

– Не имеет значения. Все, что меня волнует, это ее счастье. – Граф замолчал, обдумывая следующую фразу. – И твое, хотя ты вряд ли мне поверишь, Гвидо,

Брунетти кивнул, чувствуя, что у него вдруг перехватило горло. Увидев это, граф махнул рукой Валерии, дав ей понять, что пора выписать счет. Обернувшись к Брунетти, он спросил его как ни в чем не бывало:

– Ну как, понравилось тебе угощение?

– Еще бы, – в тон ему ответил Брунетти. – Ваш знакомый может гордиться своей дочерью. А вы своей.

– Я так и делаю, – просто ответил граф. Он замолчал, а затем взглянул на зятя. – И, хотя у меня опять же нет никаких оснований полагать, что ты мне поверишь, я горжусь тем, что у меня такой зять.

– Спасибо… Я и не знал… – Брунетти почему-то казалось, что он не сможет подобрать подходящих слов, но они вырвались у него сами собой.

– А вот и неправда. Думаю, ты прекрасно об этом знал.

Когда Брунетти вернулся в квестуру, был уже четвертый час. Не успел он войти, как из кабинета, расположенного у входа, появился Пучетти; однако без пальто, которого, похоже, не было и в кабинете.

– Что, его таки стянул один из твоих албанцев? – улыбнулся Брунетти, кивая в сторону Иностранного отдела, перед дверью которого уже не толпилась очередь эмигрантов, поскольку отдел работал только до половины первого.

– Нет, сэр. Но там только что позвонил вице-квесторе. Сказал, чтобы вы немедленно шли к нему, как только вернетесь. – Как ни старался Пучетти, его дружелюбный тон был не в состоянии скрыть от Брунетти ярость, которой, очевидно, был охвачен вице-квесторе Патта.

– Сам-то он вернулся с обеда?

– Да, сэр. Минут десять назад. Спрашивал, где вы, почему вас нет на месте. – Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что намерение Патты подразумевало нечто более серьезное, нежели простое неудовольствие поведением Брунетти.

– Я сейчас же поднимусь к нему, – сказал Брунетти, решительно направляясь к лестнице.

– Ваше пальто в шкафу, у вас в кабинете! – прокричал ему вдогонку Пучетти, и Брунетти, не оборачиваясь, поднял руку в знак того, что услышал его слова.

Синьорина Элеттра сидела у себя в приемной, перед входом в кабинет вице-квесторе. Когда Брунетти вошел, она подняла взгляд, оторвавшись от газеты, которая лежала перед ней на столе, и сказала:

– Отчет о результатах судмедэкспертизы лежит у вас на столе.

Брунетти едва удержался от того, чтобы не спросить ее, что там написано. Он ни секунды не сомневался в том, что она внимательно изучила отчет. Но, с другой стороны, если он ничего не будет знать о результатах экспертизы, у него не будет и повода упоминать об этом у Патты.

Поняв по светло-оранжевым страницам, что она читает финансовую газету «Il Sole Ventiquattro Оrе», Брунетти спросил:

– Работаете над вашим портфелем ценных бумаг?

– В каком-то смысле.

– В каком-то смысле?

– Компания, в которую я вложила кое-какие средства, намеревается открыть фармацевтический завод в Таджикистане. Так вот, сегодня здесь напечатали статью об освоении новых рынков сбыта на территории бывшего СССР. И теперь я хочу решить для себя, то ли мне оставаться с ними, то ли забрать свои деньги, пока не поздно.

– И что же вы решили?

– Что вся эта затея дурно пахнет, – ответила она, небрежно сложив газету и отбросив ее в сторону.

– Почему?

– Потому что, похоже, эти люди шагнули из средних веков прямо в развитой капитализм. Еще пять лет назад они обменивали картошку на лопаты, а теперь они, видите ли, все бизнесмены – разъезжают у себя по пустыне на «БМВ» с мобильными телефонами в руках. Но судя по тому, что здесь написано, с моральными устоями у них плоховато, и я полагаю, что надо держаться от них подальше.

– Слишком рискованно?

– Нет, даже наоборот, – бесстрастно отвечала она, – я думаю, это будет достаточно выгодное предприятие, но я не хочу, чтобы моими деньгами крутили те, кому все равно, торговать или воровать, лишь бы дело приносило доход.

– Как это было в банке? – спросил Брунетти.

До того, как несколько лет назад синьорина поступила на службу в квестуру, она работала секретарем президента Банка Италии. Работу пришлось оставить из-за того, что она отказалась написать под диктовку начальника письмо, адресованное в Йоханнесбург. И если в ООН сомневались в действенности собственных санкций, то синьорина была убеждена, что необходимо придерживаться их во что бы то ни стало, даже если тебе это будет стоить должности секретаря президента банка.

Она лукаво взглянула на Брунетти; ее глаза засверкали, как у полковой лошади, заслышавшей звуки труб.

– Точно. – Но если Брунетти надеялся, что она ударится в воспоминания или сопоставления, его ждало разочарование. Она бросила многозначительный взгляд в сторону двери вице-квесторе. – Он уже давно вас ждет.

– Не в курсе, что у него на уме?

– Без понятия, – ответила она.

Брунетти вдруг вспомнилась картинка из учебника по истории пятого класса: римский гладиатор приветствует императора перед боем; позади него стоит могучий соперник килограммов на десять тяжелей бедняги, да к тому же с огромным мечом в руках.

– Ave atque vale, [20] Здравствуй и прощай (лат.). – улыбнулся он.

– Morituri te salutant, [21] Идущие на смерть приветствуют тебя (лат.). Обыгрывается обращение римских гладиаторов к императору перед боем: «Здравствуй, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя». – продолжила синьорина таким ровным тоном, будто зачитывала расписание электричек.

В кабинете вице-квесторе древнеримская тема продолжилась – Патта восседал за столом и гордо демонстрировал свой классический римский профиль. Но когда он повернулся лицом к Брунетти, с него разом слетело все его императорское величие; напротив, в чертах его лица проступило что-то поросячье. Немалую роль в этом играли маленькие, темные, глубоко посаженные глазки и круглые мясистые щечки.

– Вы, кажется, хотели меня видеть, вице-квесторе? – вежливо осведомился Брунетти.

– В своем ли ты уме, Брунетти? – спросил Патта без всяких предисловий.

Зная, что твоя жена страдает, а ты не в состоянии что-либо изменить, недолго и сойти с ума, подумал Брунетти. Но, оставив свои мысли при себе, он сказал:

– Вы это о чем, сэр?

– Я об этих так называемых положительных рекомендациях! – прорычал Патта, хлопнув ладонью по увесистой папке, лежавшей перед ним на столе. – В жизни еще не сталкивался с такими вопиющими случаями пристрастия и фаворитизма в написании рекомендательных писем!

Поскольку Патта был уроженцем Сицилии, Брунетти не сомневался в том, что у себя на родине он сталкивался со случаями и похуже. Однако вслух он произнес:

– Не уверен, что понимаю вас, сэр.