Андрей Воронин - Тень каннибала

«Карма», — подумала она, мысленно катая на языке полузнакомое слово, взвешивая, примериваясь, пробуя его на вкус.

Ноги сами собой вывели ее на окраинную улицу, где за широкой полосой асфальта зеленел вытоптанный пригородный лес. Кроны деревьев застыли в мертвой неподвижности, источая густые запахи нагретой солнцем листвы, древесной коры и сосновой хвои. Буйство молодой, ярко освещенной зелени показалось Анне Александровне зловещим и кощунственным, более того, абсолютно неуместным, как присутствие на поминках подвыпившего гармониста, с пьяных глаз перепутавшего похороны со свадьбой.

В двери расположенного поблизости универмага по одному, по двое входили и выходили люди. До Анны Александровны доносились их голоса, шарканье подошв по бетону и стук дверей, но ощущение пустоты и какой-то нехорошей предгрозовой тишины от этих звуков только усиливалось. Сивакова видела, как двое молодых людей, перевалив через невысокий глинистый вал, оставленный на противоположной стороне дороги строителями, скрылись в лесу, шагая в сторону автостанции по той самой тропинке. Они о чем-то оживленно разговаривали. Перед тем как исчезнуть из виду, один из них засмеялся, поправляя на плече ремень спортивной сумки.

Анна Александровна огляделась, ища, куда бы бросить окурок. Легкий ветерок катал по асфальту россыпи бычков и конфетных бумажек, хотя урна для мусора поблизости имелась. Она стояла возле осветительной опоры и была набита доверху. Обертки от мороженого, какие-то скомканные газеты и банановая кожура буйно выпирали из нее во все стороны, свешиваясь через край и грозя вывалиться на асфальт. На светло-сером бетоне столба белело какое-то объявление, и Анна Александровна, подойдя к урне, механически пробежала его глазами.

«Избавлю от страданий, открою путь к духовному и физическому совершенству. Тайны черной и белой магии, диагностика кармы, составление астрологических прогнозов, коррекция осанки, гимнастика йогов и др.», гласило объявление.

Анна Александровна горько улыбнулась и покачала головой. Эту бумажку словно нарочно прилепили здесь к ее приходу. Диагностика кармы — это было как раз то, что ей сейчас требовалось. По крайней мере, будет повод размазать хоть кого-то по стенке, этого шарлатана-диагноста например. Или шарлатанку, безразлично. Подобные тонкости волнуют, как правило, только мужчин, да и то лишь тех, которые безнадежно испорчены интеллигентным воспитанием. А таких в наше время — раз, два и обчелся. Остальным же глубоко плевать, кого вколачивать в землю по самые ноздри — мужчину, женщину или ребенка…

Анна Александровна аккуратно отделила от объявления бумажку с номером телефона и домашним адресом шарлатана, даже не подозревая, что трое с небольшим суток назад ее покойный зять стоял на этом самом месте и занимался тем же, чем занималась сейчас она. Даже мысли Анны Александровны в какой-то степени повторяли мысли лейтенанта Сивакова, но она об этом, конечно же, не догадывалась.

Спрятав листок с адресом в сумочку, которая, честно говоря, больше напоминала хозяйственную сумку, чем дамский ридикюль, Анна Александровна неторопливо двинулась дальше, почти бессознательно держа путь по указанному в объявлении адресу.

Ее мысли вдруг сделали неожиданный поворот и свободно потекли по новому руслу. Анна Александровна не прилагала к этому никаких усилий, да это, в общем-то, и не требовалось: русло было готово заранее и только и дожидалось, чтобы кто-нибудь поднял шлюзы, пустив в него мутную воду подозрений.

Директор сельской школы Анна Александровна Сивакова, в девичестве Леваневская, всю жизнь терпеть не могла шарлатанов, к числу которых, по ее мнению, поголовно принадлежали служители всех без исключения известных и неизвестных науке религий и культов, от деревенского попа-бабника, каждый вечер напивающегося до поросячьего визга и гоняющего по дому попадью, до какого-нибудь перемазанного тюленьим жиром шамана с Чукотки, предсказывающего погоду по рыбьим внутренностям. Вывешенное на столбе объявление дало очередной толчок дремавшей в ней неприязни. Если раньше эта неприязнь была сродни легкой брезгливости, то теперь в ней появился определенный смысл.

Участковый инспектор Сиваков уважал свою тещу. Жену он любил без памяти, а вот тещу именно уважал, причем настолько, что иногда делился с ней служебными секретами, чего никогда не позволял себе в разговорах с женой. Недели две назад, попивая ледяной самогон, он вскользь обмолвился о том, что сотрудники уголовного розыска упорно придерживаются версии о ритуальном характере происходящих в районе убийств. Сам он в эту версию, судя по всему, не очень-то верил, и, похоже, именно это неверие стало для него роковым. Во всяком случае, то, что от него осталось, напоминало отходы какого-то языческого ритуала. В отличие от Марины, Анна Александровна успела очень хорошо разглядеть то, что сегодня утром отправилось под землю в закрытом гробу. Воспоминание об этом зрелище не вызвало у нее содрогания: ей приходилось видеть и не такое. В конце концов, отец одной из ее учениц, по пьяному делу угодивший под гусеницы собственного трактора, выглядел ничуть не лучше. А ведь тот раздавленный, как попавшая под грузовик лягушка, алкоголик был далеко не самым страшным зрелищем из тех, что довелось наблюдать Анне Александровне. Вот и говори после этого, что мы живем не в аду…

«Мы живем в аду, — мысленно повторила Анна Александровна. — И один из местных чертей угнездился неподалеку. Даже если он не настоящий черт, то наверняка возомнил себя им. Путь к духовному и физическому совершенству… Интересно было бы узнать, что это за путь такой. Может быть, для того, чтобы достичь совершенства, необходимо живьем есть людей? По слухам, африканские и австралийские каннибалы верили, что можно унаследовать ум, физическую силу и отвагу поверженного врага, если в торжественной обстановке подкрепиться его телом. Так, может быть, весь секрет в этом?» Вряд ли, конечно, автор объявления станет в открытую пропагандировать каннибализм, но Анне Александровне почему-то казалось, что она узнает людоеда, как только увидит. Она вовсе не думала, что он одет в звериные шкуры и имеет клыки, которые не помещаются у него во рту. Но тридцать лет педагогической деятельности — это такая школа прикладной психологии, которой позавидует любой профессор. Если, конечно, ты педагог, а не просто фельдфебель с указкой… Анна Александровна была настоящим педагогом и не без оснований считала, что умеет разбираться в людях.

Она на ходу расстегнула сумочку, проверила, на месте ли бумажка с адресом, и ускорила шаг, впервые за эти страшные три дня чувствуя, что может сделать что-то полезное.