Алексей Рыбин - Последняя игра

– Уделал бы. Потому что ты физически сильнее. Но все равно не победил бы. Ты бы встал с ним на один уровень, а для него лишний синяк – не поражение. Для него это в порядке вещей. Он в этих драках и с синяками себя как рыба в воде чувствует. А ты… – Слава пристально глянул в глаза Андрея, – еще нет. Но, похоже, к сожалению, скоро и ты так будешь кувыркаться… Если не остепенишься и не выбросишь из головы все лишнее… Но я, собственно, не о том.

Они вошли в пустой зал метро, сели на лавочку в ожидании электрички.

– Если ты опускаешься на их уровень, то, как ни дерись, каких увечий ни нанеси противнику, не победишь его окончательно. Он встанет и пойдет домой думать о мести, а потом подловит тебя где-нибудь во дворике. С пушкой, к примеру… От выстрела в спину никакое, дружище, каратэ не спасет. Так-то. На этом, между прочим, выезжают в зонах воры в законе. Знаешь, почему их так боятся даже крепкие физически урки?

– Почему? Потому что за ними кодла стоит?

– Ничего подобного. Потому что вор в законе выходит в поединке на другой уровень. И напавший на него это мгновенно чувствует и психологически ломается, сдается. А это уже даже не полдела, это фактически победа. Кулаки только точку ставят, там уже достаточно просто пальцем ткнуть, и человек сломается. Сам сломается. Понял?

– Не очень…

– Ну, ладно, поймешь еще. Только, боюсь, не было бы поздно…

– В каком смысле?

– Да так. Неважно. А что касается сегодняшнего – паренек просто меня испугался. Тебя не испугался, хоть и видел, что ты боец. И тебя, – Слава посмотрел на Вовку Киселева, который хоть и послабже был с виду, чем Андрей, уже носивший в определенных кругах кличку Крепкий, но в драке ему почти не уступал.

– А я для него был тайной за семью печатями. Он почувствовал, что я – другой. Непонятный. И испугался. А удар этот, как ты сказал, «энергетический», – так это я грамотно дернулся, испугал его. И в жилу прошло. Испугался он, и сам назад рванул. Это ведь основы дзюдо – использовать силу противника против него самого. Рванулся назад, понимая, что я его все равно за руку держу. Подсознательно понимая. А я его отпустил. Вот он и грохнулся.

– Ну ладно, а остальные-то? Они же как заторможенные стояли.

– Так та же история. Испугались неизвестности. И все. Арифметика. Так что, ребята, прежде чем в драку лезть в следующий раз, подумайте, крепко, как ее начать. Может быть, она для вас и закончится, не начавшись, как сегодня. А это всегда лучше. Уж поверьте мне, я-то знаю…

Андрей снова посмотрел на Настю. Как его разобрало, однако… В последние годы в девушках – любых, это точно, любых, каких бы он не захотел: высоких, маленьких, полных, тощих, любого возраста, почти любой национальности, – недостатка Андрей не испытывал. Стоило заказать по телефону – и никто бы, ни одна фирма, поставляющая «живой» товар клиентам, не отказала бы Крепкому. В лепешку бы расшиблись, а нашли то, что он требовал. Что же касается так называемых «порядочных» женщин, то Андрей убедился, что каждая из них тоже имеет свою цену, и большей частью он был в состоянии эту цену заплатить. В деньгах ли она выражалась или в чем-то еще, например, в каких-то услугах, в устройстве, скажем, сыночка в институт или даже мужа на престижную высокооплачиваемую работу… Бывало и такое в его практике, и это иногда веселило Крепкого, а иногда заставляло грустить. Скучно же, в самом деле… Заплатил – и все неприступные, казалось бы, прежде крепости рушатся. Открываются любые двери, а все эти тонны, да какие тонны, сотни тысяч тонн любовных романов оказываются пустой, не имеющей отношения к жизни болтовней. А может быть, оттого они так и популярны, эти любовные романы, особенно среди женщин, что каждая из них, читая эти сказки, уходит от знания своей природы, от понимания, что не устоит она, если вдруг будет ей предложено желаемое – богатство ли, слава, что-то еще… Знает она это и погружается в сказку, купленную в метро за семь рублей, идентифицирует себя на два часа с героиней романа, принципиальной, верной и преданной…

А эта девочка… Это что-то совершенно другое. Она была не похожа ни на одну из тысяч женщин, встреченных Андреем за его почти сорокалетнюю, насыщенную событиями жизнь. Настя отличалась от них так, словно была существом другого пола. О внешности и говорить не стоило: большей красавицы, на свой вкус конечно, Андрей никогда не видел. Не было в ней внутреннего мужского стержня, но не читалось и женской изменчивой и непостоянной натуры. Это было что-то третье, такое сильное и чистое, что это «третье» и подтолкнуло Андрея к размышлениям о днях своей юности. Не сказать, что дни эти были ах какими светлыми, но все-таки не такими, как день сегодняшний…

И уж совсем он не мог себе представить, что встреча с женщиной, какой бы раскрасавицей она ни была, может так повлиять на него, что он бросит все дела, примчится к ней домой, почти похитит ее, как в старых романах, и потащит куда-то в дальние дали. Непонятно, кстати, зачем. Но чувствовал себя сейчас Андрей именно так, как тогда, на первых своих тренировках. Просветленным, одним словом.

Он усмехнулся. Просветленным… Славы, сэнсея, давно уже нет в живых, как напророчил себе про пулю в спину… От нее и умер, отказавшись работать с бандитами. Они несколько раз предлагать не стали, дважды поговорили, а потом Славу нашли в собственном дворе со сквозным отверстием в голове – от затылка ко лбу. Лица у него не было совсем, в закрытом гробу пришлось хоронить.

И ребята, те, что рядом стояли на холодных досках школьных залов, – сколько сменила их Славина секция, и не упомнить теперь. Выгоняли из одной школы – они шли в другую, третью… Половина этих ребят теперь сроки отмотала, многие и не по первому разу, а кое-кто вместе с сэнсеем покой обрел под каменной плитой или крестом бетонным…

А сам он – что говорить… Царь и Бог в Питере, ну, не самый, конечно, главный, так, царек, но власть какую-никакую имеет и денег в достатке… Только ведь от пули в затылок и он не заговорен, несмотря на все свои ухищрения, несмотря на охрану из надежных ребят, крутой авторитет и необходимость, которую испытывали в нем – живом – еще с десяток больших авторитетов…

Они вышли из здания аэровокзала в Симферополе. Настя по-прежнему покачивала головой в такт музыке. За всю дорогу она не сказала Андрею ни слова, и это устраивало его. Он не знал, о чем бы сейчас с ней говорил, слов для объяснения их путешествия у него не было никаких. Пусть уж лучше так… Потом что-нибудь придет на ум… С утра. Утро, оно ведь вечера мудренее…

Стоянка такси была забита иномарками – теперь это называлось «кооперативом», и таксисты рубились на своих тачках, за бешеные бабки подвозя «насосанных» купчиков, прилетевших на юг покуролесить с молоденькими любовницами. Чуть в стороне стояла сверкающая серебром «Ауди», на ее капот облокотился Борис Иванович Семгин, Боря, человек, которого Андрей если и не любил, то считал едва ли не родственником. Борю он не задействовал ни в каких своих делах, да и поди, задействуй такого… Здоровенный черноусый мужик, матрос, списанный на берег за бесконечные дебоши и пьянки, на суше вдруг остепенился, отгрохал себе домишко о трех этажах, машинку прикупил, женился и зажил обычной, в меру таинственной жизнью русского человека «при деньгах». Откуда у него эти деньги, не знал никто. Боря не шиковал, но и нужды не испытывал никогда. Думая об этом, Андрей усмехался.