Анна Данилова - Черное платье на десерт

– Он был? – спросила она, имея в виду Варнаву, и, закурив, пустила мне дым в лицо.

– Он не придет. – Я увернулась от новой струи дыма.

– Потому что у тебя больше денег, чем у меня?

– Наверное… Я только не поняла, откуда ему это стало известно…

Она усмехнулась, встала и подошла к окну:

– Ты такая странная… Кто же ему мог это сказать, если не я? Или думаешь, что ты одна такая хитрая? Кто украл чемодан с моими платьями? Кто похитил у меня любовника? Кто? Тот, кто потом увел и мои денежки. И чем же ты после этого лучше меня?

Это был риторический вопрос, и отвечать на него я не собиралась. Я знала, что нахожусь в одной комнате с матерой преступницей, на счету которой немало загубленных человеческих жизней и которую во что бы то ни стало надо каким-то образом задержать, схватить, связать… Но физически она меня превосходила, я это чувствовала. Кроме того, она могла быть вооружена. Я только позже, когда все уехали, поняла, что совершила еще одну глупость, не рассказав Смоленской о предстоящей встрече Пунш с Варнавой. Ведь оставшись на час-полтора в засаде, мы могли бы схватить Пунш прямо в подъезде.

– Так где мои деньги? – Она стояла передо мной, скрестив руки на груди и склонив голову набок. – Ты сама мне их привезешь или тебя сопроводить?

– Да брось ты, какие это деньги? Это всего лишь жалкие проценты, которые тебе обещал Савелий.

– Ты дура. Там были ВСЕ мои деньги. С ними я собиралась уехать. И уеду, как только они снова вернутся ко мне.

Она блефовала или же на самом деле отправила с послушными малышками – Мухиной и Германовой – все свои «сбережения»?

Я знала, что рано или поздно, но этот разговор произойдет, и была готова к нему. Но самое главное, у меня был план. И успех его зависел теперь только от времени, которого у меня оставалось совсем мало. Слишком много я должна была сделать перед тем, как наступит утро. План был дерзкий, но не настолько, чтобы в своем цинизме превзойти злодеяния Пунш.

– Хорошо, я отдам тебе деньги, тем более что они не мои и навряд ли принесли бы мне счастье, но с одним условием…

– Варнавка? Тебе нужен он? – Пунш покровительственно-издевательски похлопала меня по щеке.

– Нет… – Я едва сдержалась, чтобы не ответить ей уже более увесистой оплеухой. – Просто мне бы хотелось, чтобы ты рассказала мне все.

– Все? Зачем? Тебе все равно не понять…

– Ты уедешь, а я попытаюсь помочь Изольде… Мне нужен полный рассказ, и факты, факты…

– Ах вон оно что! Понятно. Что ж, ладно. Слушай. Только я буду говорить коротко, и постарайся меня не перебивать, не то мы засидимся до самого утра, а у меня еще полно дел, да и за денежками надо бы съездить, а?..

Тут уже и я закурила. А Пунш, усевшись в кресло, закинула ногу на ногу и, пуская колечки дыма, начала свой невероятный рассказ о созданной около десяти лет назад банде женщин (ее численность так и осталась для меня тайной), занимавшейся все это время грабежами и убийствами везде, где гастролировала труппа лилипутов Максимова, которая обеспечивала им алиби. В основном это были квартирные кражи, и если кого и убивали, то исключительно для того, чтобы не оставлять свидетелей. Главными исполнителями были Роза и Катя – «вышедшие в тираж артистки», как о них со смехом отозвалась Пунш. А пять лет назад их банду вычислил Юра Лебедев, брат мамы Нади, который, разыскав сестру в Сочи, попытался образумить ее, предлагал деньги и дом в Лазаревском, умоляя, чтобы она прекратила свою преступную деятельность. Но невозмутимая Полетаева не только не послушалась брата, но и предложила ему «работу» – реализацию награбленного золота и наркотиков, а когда он отказался, пригрозила ему, что если он посмеет выдать их, то его постигнет та же участь, что и остальных свидетелей. Словом, произошла крупная ссора, которая спровоцировала новую волну убийств и грабежей на побережье.

Я внимала ее рассказу и действительно старалась не перебивать, чтобы выслушать все до конца. Хотя вопросы так и рвались наружу.

Пунш жила в Сочи (как и предполагал Варнава), и Полетаева, которая вроде бы являлась ей родственницей, руководила бандой оттуда. Но кое-какие интересы у них были и в С., потому что именно здесь Пунш познакомилась с Варнавой, с Блюмером и Максимовым, да и Лебедев тоже родом из С.

Пунш охотно рассказывала о своих чувствах к Варнаве, но во всех ее словах сквозила какая-то злость, она неоднократно называла его «мерзавцем», «альфонсом», «слепцом»… Если сложить воедино упреки, которые она обрушивала на его голову во время их свары, свидетельницей которой я невольно явилась, то выходило, что Варнава дурно обращался с ней, не давал ей денег и своей тактикой замалчивания тех, казалось бы, естественных вопросов, которые должны были возникнуть у него в связи с появлением в их доме цыгана, да и реальных денег, как бы выражал нежелание что-либо знать о ее делах.

– Быть может, он подозревал, чем ты занимаешься? – осторожно спросила я.

– Да я больше чем уверена, что он все знал с самого начала, потому что, когда я попросила познакомить меня с Савелием, он, конечно же, понял, зачем мне это понадобилось. Безусловно, он подозревал, что я связана с определенным кругом лиц, о которых нельзя говорить вслух, и что деньги, которые мы с ним тратим, жирные и липкие от крови, но чем конкретно я занимаюсь и кому служу, он не мог знать, как не знал этого и Савелий. Савелий и еще некоторые авторитетные люди пытались вычислить, кто надо мной стоит, кто покровительствует, но им ничего не удалось узнать, потому что в С. я была лишь гостьей, я считалась любовницей Варнавы Мещанинова, во всяком случае, до того момента, как сошлась с Савелием и предложила ему дело.

– А кто тебе покровительствовал на самом деле? – спросила я.

– Мама Надя.

Я только пожала плечами: разве можно было в это поверить? Но другого ответа, видимо, для меня уж во всяком случае, НЕ СУЩЕСТВОВАЛО. Оставалось довольствоваться этим.

Когда же я поинтересовалась, зачем было затевать дело с фальшивой доверенностью, при помощи которой Блюмер разорил Варнаву, Пунш спокойно ответила, что это была «лишь маленькая месть скупому Варнавке». И тут же добавила, что Блюмер слишком много знал о ее планах в отношении Князева и его сестры в Москве, а потому, связываясь с ее делами, был заранее обречен. Что же касается Князева – еще одного любовника, который с ее помощью совершил несколько весьма выгодных сделок по продаже меди и героина, – то она убила его после того, как он, не сдержав свое слово, отказался купить Пунш обещанную ей квартиру в центре Москвы, а на часть вырученных от сделки денег купил сестре бриллианты.

– Он что, так любил свою сестру? – спросила я, предполагая, что за бриллиантами могли таиться более сильные чувства, и очень удивилась, услышав ответ: