Анна Данилова - Цветы абсолютного зла

– Где? – воскликнул удивленный Шубин.

– Под Каменкой. Один парень признался даже, что сам лично обзванивал халтурщиков и договаривался с ними о построении этих бараков, еще летом. Но потом Аш вышел на узбеков – дешевую силу. Им объяснили, что это постройки для скота, а печь, да-да, там была предусмотрена и печь, чтобы сжигать мусор… Ну как вам этот пижон? Вы и сейчас хотите, чтобы мы с Патриком отправились к нему на дачу?

– Юля – ты такая смелая женщина. С тобой мне совершенно не страшно. К тому же у тебя наверняка имеется оружие. Вот его мы обязательно прихватим. В целях безопасности. А вы, – Патрик имел в виду остальных присутствующих, – будете где-нибудь поблизости и, если что, придете нам на помощь. Ну и история… Бараки… Убийства… Ты была права, мне не стоило сюда приезжать, равно как и тебе… У нас там все-таки поспокойнее… Предлагаю выпить все же за то, чтобы эти бараки оказались обыкновенными коровниками или свинарниками.

– Патрик, не уверена, что это самый удачный тост… при всем моем к тебе уважении… Может, все же выпьем за любовь, а? Тост старый как мир, но…

– Конечно, Юля… – И Патрик поцеловал ее в порозовевшую щеку.

Ивлентьев пришел с похорон Оли Неустроевой, которую провожали почти всей школой, в страшно подавленном состоянии. Он даже тела своего не чувствовал. Весь день дул ветер, снег смешался с дождем, по небу летели черные рваные тучи, а на кладбище орали вороны. Он знал, что никогда не забудет этого дня.

Вошел к себе домой, разулся и медленно, как тяжело больной человек, двинулся в сторону кухни, чтобы налить себе водки и в одиночестве выпить, помянуть Олю. В тот же момент раздался неприятный, до рези в ушах, звонок в дверь. Делать нечего, надо открывать. Для жены было рановато, значит, кто-то чужой. Ивлентьевы ни с кем особо не водили знакомств, не встречались компаниями даже на традиционные праздники с полагающимися на них винегретами, селедкой и маринованными огурцами…

Сергей Иванович подошел к двери и заглянул в глазок. Сосед. Нелегкая его принесла. Теперь, когда он ассоциировался у него лишь с порнокассетами, кондитершей и чувством вины перед Олей, которую он убил, ему меньше всего хотелось сейчас видеть именно его. Поэтому он так же тихо, на носках, отошел от двери. Ему надо выпить и не спеша, не отвлекаясь, вспомнить все, что оставила ему после себя Оля… Нежный овал лица, вишневые от закатного солнца глаза, гладкую кожу, мягкие, податливые губы. На миг ему послышалось что-то в спальне, но, подумав, что это голуби или те же самые вороны шуршат своими сухими и сильными царапистыми лапками по жести подоконника, решил не заглядывать туда. Бог с ними, с птицами, лапками и подоконником. Им неведомы те страдания, которые выпали на долю его, человека. А разве он хотел ее смерти? Да он, быть может, единственный и любил ее по-настоящему, любил, хотя и ревновал ужасно ко всем, с кем она встречалась и спала за сущие гроши. Она даже как-то проронила, что их не выселили еще из этого дорогущего дома потому, что она время от времени ходила ублажать одного из богатых жильцов, а вовсе не из-за того, что Олин отец обещал поджечь дом в случае их выселения… Но теперь все это не имело совершенно никакого значения. Теперь-то Неустроевых выселят, а если потребуется, то Олиного отца и вовсе посадят за что-нибудь несущественное за решетку, чтобы обезопасить элитный дом.

Он достал рюмочку, плеснул туда ледяной, из холодильника, водки, закусил невесть откуда взявшейся на столе, в чайной чашке, виноградиной и тяжело так, со стоном, вздохнул. В эту минуту он почему-то ничего уже не боялся. Он был уверен, что теперь его не поймают, не вычислят, что у милиции мозгов не хватит догадаться о том, что Олю убил ее учитель литературы. Очень уж хорошая у него репутация. Да и семья в целом положительная, нет, никто ничего не подумает, да и с какой стати? Их никто не видел вместе. Даже если допустить, что их видели вместе, то что ж с того? Увидела она своего учителя, подошла, поздоровалась… Главное – никто не видел, как он ударил ее и она упала, а он убежал… Трус. Да, он знал, что он трус, но он не один такой, таких большинство, и всякий другой, оказавшись на его месте, испугался бы. Кому охота гнить в тюрьме и подвергаться там унижениям? Ведь если бы Оля упала, ударилась головой о кирпичи и просто потеряла сознание, то потом все равно пришла бы в себя и направилась бы домой. Конечно, позже был бы скандал, она бы и домой к нему могла заявиться в подпитии, чтобы только отомстить за то, что он ударил ее и оставил лежать с разбитой головой на земле. Но она была бы жива . Жена бы стерпела, она все терпит, к тому же, если бы он объяснил Наташе, что Оля – девочка из неблагополучной семьи и что пришла к нему, потому что спутала дом, что она просто пьяна и не соображает, что несет, жена поверила бы. Да ей самое главное – мир и покой дома. Но Оля погибла. И если бы Ивлентьев подошел к ней, чтобы узнать, жива она или нет, взял бы ее за руку, попытался расшевелить и понял бы, что он убил ее, что она мертва, а тут откуда ни возьмись стали бы подходить люди, то Оле все равно уже никто не смог бы помочь, а его жизни настал бы конец. Его повязали бы, обвинили в убийстве, нашлись бы тут же какие-нибудь свидетели, которые видели, как он ударил ее… Он слишком много смотрел по телевизору криминальной хроники, знал, как прокуратура фабрикует дела, как из воздуха возникают свидетели… Выходит, он сделал все правильно? Конечно, нет. Если бы он подошел к Оле, подхватил ее на руки и принес в расположенную в нескольких шагах от парка железнодорожную больницу, то ее, наверно, можно было бы спасти. А так она умерла. Значит, он виноват, он, он и больше никто. Но он все равно не дурак. И почему именно он должен садиться в тюрьму, когда на свободе находятся такие молодые твари, как Виктор Аш? Вот их с Ольгой действительно часто видели вместе. Кроме того, Аш – фашист, об этом знает вся школа. Они и кладбище разорили и напали как-то по весне на цыганский табор, сначала потребовали плату за место на земле, где этот табор раскинулся, а потом заставили мужскую половину табора идти работать (кажется, они вместе с узбеками строили какие-то бараки под Каменкой – об этом он читал в местной желтой газетенке). Вроде тогда женщин ранили в стычке… И ему, этому молодому подонку, все сошло с рук. А Сергей Иванович просто не рассчитал силы и слишком сильно, получается, ударил Олю, или же она сама оступилась, и теперь ему садиться в тюрьму? И ничего в мире не изменится: вместо него кто-то станет вести уроки литературы, Виктор Аш все так же будет пить дорогой коньяк или водку в ресторане со своими дружками-недоумками, а жена Ивлентьева, Наташа, как всегда, по вечерам станет варить суп, а перед сном смотреть телевизор.