Анна Данилова - Подарок от злого сердца

– У богатых свои причуды. Может, она надеялась подцепить здесь нового ухажера?

– И тебе не стыдно? Ну почему ты такая злая?

– Потому. Отстань. Да, кстати, а Ларочка наша… Такая тихая, чистая, как ангел! А знаешь, что девчонки говорят?

– Таня!

– А что «Таня»?! Говорят, что Тамарка ей все оставила по завещанию.

– Ну и что? Значит, Лара была для нее самым близким человеком.

– Да? А ты знаешь, какие у них были отношения?

– Знаю. И прекрати говорить пошлости! У них были отличные дружеские отношения!

– Да они сколько лет прожили вместе, в одной квартире, в одной постели…

– Ну какая же ты дура, Танька! Они – нормальные девушки. У Тамары были романы с мужчинами, у Лары – тоже. А то, что они вместе жили, квартиру снимали, еще ни о чем не говорит. Ты во всем видишь только гадость. У Лары и сейчас парень есть, я видела его, очень даже ничего.

– А где они живут? – не унималась Татьяна.

– Они живут у Лары в той самой квартире, которую они прежде снимали с Тамарой, и что?

– А то, что собственного жилья у них не было, вот и решили они прибрать к рукам все то, что принадлежало Тамарке. Роза, да раскрой ты глаза! Они и убили ее! Или сами, или подучили кого-то. И завещание заставили ее подписать. Может, шантажировали чем-то, подстроили, сволочи, какую-нибудь ловушку. Поэтому-то Тамарка и ходила как в воду опущенная.

– Идиотка! С такими мыслями тебе будет тяжело жить. Ты в каждом человеке видишь только плохое. Могу представить себе, что ты думаешь обо мне!

– Думаю, что после второго аборта у тебя не будет детей. Так и скажи своему…

Роза, услышав такое, вскочила со скамейки и бросилась прочь.

Русалкин разложил на столе все снимки – и те, что принес ему Шаталов, и те, что швырнула ему в лицо женщина, которую он принял сначала за убитую Марину.

Сейчас, ранним утром, весь пережитый за прошлый день кошмар показался ему невозможным, нереальным. Однако снимки-то были, вот они, и что теперь с ними делать? Сжечь и сделать вид, что ничего не произошло? Жить дальше? И главное: как узнать, что с Мариной?

Он позвонил Шаталову. Его телефон был отключен. Понятное дело, наломал дров, обманул его, забрал деньги и сбежал. Обычная история. Хотя, может, ему надо спасибо сказать за то, что все так получилось? Ведь эта женщина… Это именно она на снимках! А это говорит о том, что в Марину не стреляли. Или стреляли все-таки? А на роль привидения Шаталов взял свою подружку, разукрасив ее, чтобы испугать Русалкина? Но зачем? Если, к примеру, Шаталов убил Марину, то какой резон посвящать в эту историю постороннего человека, эту девчонку? И разыгрывать этот трагифарс: мол, вас обманули, жену вашу не убили, а за то, что я все знаю, давайте денежки. И ведь они все правильно рассчитали – деньги он готов выложить уже хотя бы потому, что теперь, когда он понял, какую ошибку совершил, заказав Марину, он пойдет на все, лишь бы избежать тюрьмы. Но тогда почему Шаталов сам не позвонил или не пришел со своим шантажом напрямую, без посредников?

Сидя в халате со стаканом сока в одной руке и с сигаретой в другой, Русалкин вдруг понял, что это такое – жить, наслаждаться покоем и уютом, пить сок, курить хорошую сигарету. Если он пожадничает и откажется платить деньги неизвестной блондинке, то всему этому придет конец. Он потеряет все то, что окружало его, – комфортную и сытую жизнь, тот азарт, с помощью которого он наживал деньги, увлеченность любимым делом, ферму, деньги, Ванду… При воспоминании о любовнице он почувствовал легкое, зудящее желание, словно теплая электрическая волна прошлась по телу. Он возбудился и набрал ее номер. Она ответила сразу же, и голосок ее был бодрым, каким-то необычайно сочным, кремовым, ласковым. Он сказал, что перезвонит ей, и набрал номер телефона салона. Попросил жену. Ему сказали, что она сейчас занята, разговаривает с клиенткой, как только освободится, сразу же перезвонит ему.

Он положил трубку и пожал плечами. Значит, Марина все-таки жива. Или это спектакль? И в салоне нет никакой Марины, все девушки уволены, а на телефоне сидит та самая блондинка?

И тут раздался звонок. Он схватил телефон. Услышал голос Марины:

– Привет, Саша. Что случилось? Я работаю. Тут одной клиентке дурно стало, кажется, она неделю не ела, – она, похоже, усмехнулась. – И так, как из Освенцима, так еще и голодает. Так что случилось?

– Да нет, ничего. Хотел встретиться, поговорить.

– Мне кажется, я даже знаю, о чем пойдет разговор, – вздохнула Марина. – Думаю, ты должен был предложить поговорить об этом раньше. Думаешь, очень приятно, когда за твоей спиной все обсуждают твоего блудливого мужа? Нравится тебе эта драная рыжая кошка, которая переспала почти со всеми нашими общими знакомыми, – флаг тебе в руки, а транспарант сам знаешь куда. Я с удовольствием отпущу тебя, дам развод. Думаю, тебе не надо говорить, насколько я была травмирована изменой, а потому тебе придется раскошелиться, милый!

Опять раскошелиться!

– Хорошо, вот это уже точно не телефонный разговор. Если хочешь, я приеду сегодня к тебе, и мы все обсудим.

– А что, мне уже нельзя вернуться в нашу квартиру, ты что, поселил там эту драную кошку, эту проститутку? Послушай, Русалкин…

Но он уже отключил телефон. Невыносимо было слышать то, что он слышал уже много раз. И самое неприятное заключалось в том, что, когда Марина произносила оскорбительные слова в адрес его обожаемой Ванды, он где-то внутри себя соглашался с ней, и эта двойственность – страсть в сочетании с презрением к ней – пугала его, лишала прежней уверенности в своих чувствах к любовнице. Да, он слышал о том, какой образ жизни вела Ванда до встречи с ним, сколько у нее было любовников, но она в отличие от других женщин не скрывала своих связей и даже бравировала ими. В этом, собственно говоря, и заключается ее главная ошибка. А любовники… Вон Марина сама живет с этим прохвостом Андреем, машину ему даже купила.

И тут Русалкин снова испытал то чувство бессильной злобы и отчаяния, как тогда, когда в ослеплении принял решение убить жену – убить, уничтожить ее как источник страданий, постоянно раздражающий его, унижающий. Одна мысль о том, что она ложится, голая, в постель вместе с другим мужчиной, приводила его в бешенство. Конечно, он, взрослый, женатый мужчина, слышал об изменах женщин, но когда это касалось других семей, даже тех, членов которых он знал, это вызывало в нем лишь усмешку и определенное чувство досады за своих рогатых друзей. Теперь же, когда в роли подлой предательницы, грязной и лживой шлюхи, предстала его собственная жена, мир перевернулся, и он никак не мог понять: как могло случиться, что верный и близкий ему человек, можно сказать, его часть, женщина, с которой он спал много лет, оказалась в похотливых объятиях другого мужчины? То, что он сам изменял жене, воспринималось им как шалость, как нечто несерьезное и, конечно же, тайное, безобидное развлечение, не имеющее никаких серьезных последствий. К тому же себя-то он знал и понимал; что же касалось его жены, то как он мог знать, что чувствует она с другим мужчиной, что думает, как относится к нему, а потому придумал себе настоящий серьезный роман Марины с ее любовником, в котором его соперник выглядел много младше, сильнее, темпераментнее, умнее его. И получалось, что его просто променяли на мужчину более достойного, и именно этого он и не мог ей простить.