Анна Данилова - Японская молитва

Это была придорожная гостиница со странным названием «Спящий мотылек», двухэтажное строение из красного кирпича, утопающее в голубоватых тенях елей и сосен и окруженное черной металлической оградой. По обеим сторонам ворот во дворе стояло несколько автомобилей постояльцев, которых непогода загнала в это одинокое, но довольно привлекательное и уютное на вид пристанище. Лена Оленева поставила свой «Фольксваген» между джипом и новеньким «Рено», захлопнула машину и вошла в прохладный холл мотеля. Вадим предупредил ее, что в подобных гостиницах редко интересуются паспортами постояльцев, а потому довольно уверенно подошла к сидящей за конторкой девушке и, назвав себя Оксаной Кузнецовой – это было первое, что пришло в голову, – попросила двухместный номер с видом на поле. Она сразу, едва только увидела гостиницу, поняла, что окна ее выходят либо на трассу, либо на огромное желтое поле подсолнечника. Девушка за конторкой, облизнув пересохшие губы, полистала журнал и с пониманием кивнула головой.

– Вам повезло, есть как раз то, что надо… У меня комната тоже на это поле… Удивительно красиво…

– Вы и живете здесь? – от нечего делать спросила Лена, хотя, конечно же, ей не было никакого дела до этой маленькой веснушчатой девушки в белой блузке.

Она знала, что уже через несколько часов покинет эту гостиницу и эту девушку, что желтое поле подсолнечника останется в ее памяти лишь как приятное воспоминание того времени, когда все в ее жизни стало наконец приобретать какую-то определенность, а голова кружилась в предчувствии счастья.

– Да, приходится иногда и ночевать тут, – ответила ей девушка, заполняя строчку в журнале регистрации. – Оксана… Как отчество?

– Николаевна, – покраснев, проговорила Лена, начиная злиться на то, что ее никак не могут оставить в покое и отвести в комнату.

– Оксана Николаевна Кузнецова, – девушка снова облизала свою и без того воспаленную, покрасневшую верхнюю губу. – Второй этаж, комната десять. Ценные вещи можно оставить у меня в сейфе. Во дворе под навесом у нас маленькое кафе, так что можете пообедать или просто перекусить. Если понадобится утюг или таблетка от головной боли – обращайтесь ко мне…

Лена, прижимая к груди большую, но легкую сумку из джинсовой ткани, поднялась на второй этаж, открыла ключом дверь номера и оказалась в солнечной, но прохладной, уютной комнате с оранжевыми шторами, широкой кроватью, обычным набором необходимой мебели и телевизором. Конечно, это было несколько не то, на что она надеялась, соглашаясь приехать сюда, но, бросив сумку в кресло и растянувшись на кровати, она сочла ее довольно удобной, в меру мягкой и ровной, чтобы на ней можно было лежать в объятиях мужчины.

Лена оставалась так, без движения, довольно долго, где-то около четверти часа, постоянно прислушиваясь к доносящимся из окна звукам подъезжающих машин, пока это занятие ей не надоело. Она знала, что Вадим появится здесь ближе к вечеру, быть может, даже ночью, когда ему удастся наконец вырваться из-под ставшей ему тягостной опеки своей немолодой уже жены. Любовник Лены, Вадим Тахиров, тридцатилетний мужчина с примесью восточной крови, отличавшийся яркой, почти вызывающей внешностью – смуглая кожа, черные вьющиеся волосы, прекрасные белые зубы и голубые глаза, – вот уже пять лет был женат на Миле Белоус, очень богатой сорокавосьмилетней женщине, которую Лене так и не удалось увидеть. По словам Вадима, не очень-то стеснявшегося в выражениях, когда речь заходила о его жене, Мила была стара, некрасива, ревнива до безобразия, подозрительна и вообще обладала манией преследования. У нее были собственный автосалон, два ресторана, но в силу своей недоверчивости к людям она все дела вела сама, контролировала лично всю бухгалтерию, следила за каждой вилкой и салфеткой в ресторанах, чуть ли не сдувала пылинки с дорогих и роскошных иномарок, которые выставляла в салоне на продажу, и вообще слыла в городе одной из самых серьезных и достойных доверия деловых женщин. В силу своей занятости она редко бывала дома, появлялась там глубокой ночью, смертельно уставшая, просила, чтобы Тахиров, муж, которого она, по словам самого Вадима, купила, приготовил ей ромашковый чай и помог принять душ.

– Она что, сама не может помыться? – с долей какой-то непонятной брезгливости и ревности спрашивала его Лена, когда он рассказывал ей об этой интимной стороне их супружеской жизни. – Она так устает, что у нее не хватает сил намылить мочалку?

– Как ты не понимаешь, – злился Тахиров, закуривая, словно эта тема была невыносима и для него самого, – это входит в мои обязанности. Если эта старуха полностью содержит меня… и тебя, кстати, не забывай… Так вот, если она так много денег тратит на меня, должен же я каким-то образом отрабатывать эти деньги? Думаешь, это так приятно: заходить к ней в ванную, поливать из душа ее тощее старое тело, массировать шею, спину или подавать полотенце? Да меня воротит от одного вида ее тела… Но я не могу вот так взять и бросить ее… Слишком много поставлено на карту. И потом – она меня любит…

Вот в этот факт Лена верила безоговорочно. Она понимала, что невозможно не любить такого молодого и красивого парня, который просто создан для женщин, для любви. Понимала она и то, почему сам Тахиров обратил внимание на нее, на Лену Оленеву, почему выбрал из огромного количества женщин именно ее. Да, она была красива, и ее внешностью восторгались многие мужчины, которых она довольно близко подпускала к себе. Но Тахирова привлекло в ней и еще одно редкое качество, о чем он ей и признался однажды, когда они были предельно откровенны друг с другом.

– Помнишь, ты рассказывала мне о том, как из ревности набросилась в женском туалете на одну из своих подружек и вцепилась ей в волосы?

Она сразу вспомнила, что действительно однажды имела неосторожность рассказать ему о довольно-таки неприглядной черте своего характера – о своей природной агрессии. Она действительно однажды зимой, отдыхая в пансионате вместе с двумя подружками из педагогического колледжа, не выдержала, когда одна из соседок по комнате уселась на колени к парню, с которым Лена накануне поцеловалась. Она довольно смутно помнила, как под действием выпитого вина и нахлынувших чувств ревности и злости приказала этой девчонке (кажется, ее звали Маринка) последовать за ней в туалет для разборок, где неожиданно даже для себя принялась избивать ее, таскать за волосы, а потом бросила ее с разбитым носом, из которого хлестала кровь, на пол и стала пинать ногами. Но Вадиму-то она рассказывала об этом со смехом, чтобы развеселить его, а не для того, чтобы он воспринял эту сцену всерьез. Оказалось, что его привлекло в ней именно это качество: уверенность в том, что она поступает правильно.