Анна Данилова - Парик для дамы пик

– Как только эти дамочки исчезли, я сразу же бросился к нему и понял, что он мертв… Я испугался. Я не хотел в тюрьму. Я так много читал о российских тюрьмах, о зверствах, которые там творятся, о продажности прокуратуры и о том, насколько сложно в суде простому человеку что-либо доказать, к тому же я ведь, получается, убил очень известного человека, журналиста, что… – он всплеснул руками и на миг задумался, вероятно, вновь переживая одну из самых тяжелых минут своей жизни. – Я не чувствовал себя виноватым, я убил его случайно. Но чтобы доказать это, мне понадобился бы хороший адвокат, а где его взять, когда нет денег? Кроме того, все равно выяснилось бы, что Рыскин приезжал в С. к Аркадию Озе, а вовсе не к его брату… Короче, когда я понял, что влип и что если меня поймают, то я умру в тюрьме, не выдержав насилия, я решил в тот же вечер убрать всех свидетелей. Всех до одного. Получалось многовато. Во-первых, официант… Он видел Рыскина и меня, он обслуживал наш столик. И он должен был прийти с минуты на минуту и принести какой-то там салат… Мне надо было его опередить, чтобы он не вошел в кабинку, прежде чем я ее покину… И тогда я вышел и направился прямо к нему, он стоял возле стойки бара и что-то записывал в своем блокноте. Я сказал ему, что у меня начался приступ астмы, и попросил проводить меня на улицу… Я часто дышал и закатывал глаза, чтобы он поверил. И еще я сказал ему, что не смогу подняться по лестнице, чтобы выйти через парадную дверь, и спросил, нет ли у них черного хода, чтобы поскорее оказаться на свежем воздухе…

– И он пошел с вами на улицу?

– Да, он вывел меня через черный ход во двор…

– Где вы его убили?

– В коридоре. Там есть такой узкий холодный коридор с дверями, которые ведут в овощехранилища и морозильные камеры… Было тихо, если не считать доносившейся из зала музыки. И тогда я, понимая, что у меня нет выхода, повернулся к нему и схватил вот этими руками его за горло. Я изо всех сил сжал его… Вы смотрите на меня и не понимаете, как мог такой хиляк удушить официанта? У меня очень сильные руки. Я ведь жестянщик. Что для меня шея, когда я мял жесть! Кроме того, сработал эффект неожиданности. Он не ожидал моего нападения. Ему стало больно, он захрипел, но я где-то вычитал, что человека можно удушить за пару минут… И тут я почувствовал, что он обмяк и упал прямо на меня. Он был еще жив. И тогда я снял с шеи галстук и уже наверняка… – он вздохнул и вытер со лба пот. – Потом я выволок его на улицу, протащил по траве (на улице уже смеркалось) и тут увидел раскрытый канализационный люк. Его словно специально открыли для меня. Вернее, для него… И я подтащил к нему бедного официанта и… в этот люк… вниз головой. Затем закрыл крышкой, которая лежала рядом, и все…

– Вы еще возвращались в ресторан?

– Зачем? – удивился он и разве что не покрутил пальцем у виска. – Я что, больной? Теперь мне надо было убирать этих трех… – он скривил лицо в презрительной гримасе, – «подруг». Я знал, что, если избавлюсь от них немедленно, жизнь моя спасена. Судя по тишине, труп еще не обнаружили: не было слышно ни милицейской сирены, ничего такого… Я спрятался в кустах и стал ждать появления своих соседок. Ведь я как рассуждал: они – пьяненькие, и мне легко будет проследить хотя бы за одной из них, даже познакомиться, чтобы спросить у нее фамилии и адреса двух других…

– И вы увязались за Ирой? – всхлипнула Холодкова.

– Да, за Ирой… Но я не смог ее убить. Она была такая веселая, так хохотала… Я разыгрывал из себя совсем пьяного, даже упал куда-то… Но все равно проследил за ней до самого дома…

– А я не помню, как и с кем добиралась в тот вечер домой. – Женя шумно высморкалась и, подперев рекой щеку, с тоской уставилась на убийцу своих подруг. – Проследил, сволочь… – И снова заскулила.

– Я провел с Ирой некоторое время у нее дома, – вдруг сказал Озе. – Сначала мы с ней пили какое-то дешевое вино, а потом самогонку, которую она купила у соседки… («У Абрамовой?» – удивилась Юля.) Я не хотел думать о том, зачем пришел в эту квартиру. Я немного успокоился. Ведь одна из трех свидетельниц сидела передо мной и не могла причинить мне вреда. Две другие отправились по домам спать – они были в изрядном подпитии и тоже не могли в таком состоянии предпринимать что-нибудь против меня… К тому же меня успокаивало, что они вышли из ресторана ДО ТОГО, как обнаружили труп Рыскина… Стало быть, у меня еще было время до утра, чтобы убить их. Но сначала я должен был узнать, повторяю, их фамилии и адреса.

– Вы начали расспрашивать Иру?

– Нет… Я вообще-то собирался провести у нее ночь. А почему бы и нет?.. Она – красивая молодая женщина, к тому же – на вид вполне доступная. Но она отшила меня, сказала, что я не в ее вкусе… Ха-ха-ха! Трудно себе представить женщину, у которой был бы вкус, толкнувший ее в мои объятия. Я всегда оценивал себя объективно… Когда я понял, что в ЭТОМ смысле мне ничего не обломится, то начал расспрашивать ее о подругах. И, надо сказать, я в ту ночь узнал о них довольно много.

– Что именно?

– То, что позволило мне впоследствии беспрепятственно проникнуть в квартиру Пресецкой, например… Ирина рассказала мне о Зоином соседе-парикмахере, по которому та якобы сохла и который приходил к ней, как к себе домой, невзирая на жену… Но я, быть может, и не обратил бы на это внимания, если бы она не назвала его «чокнутым парикмахером», помешанным на своем ремесле.

– Это вы о Коршикове? – спросила Юля. – Но что особенного рассказала вам Ирина и почему назвала парикмахера чокнутым?

– Я так понял, что он чокнутый в ХОРОШЕМ смысле этого слова, как профессионал… Но ведь мне ничего не стоило понять это ПО-ДРУГОМУ…

– И вы решили придумать такой способ убийства, чтобы все подумали, будто в городе орудует парикмахер-маньяк? И вся эта бутафория, эти парики… бритые головы… Вы решили подставить Коршикова?

– А что мне еще оставалось делать? Парикмахер-маньяк. А почему бы нет? Я специально ходил в «Коломбу», чтобы увидеть его и позаимствовать у него ножницы с отпечатками его пальцев. У него их было на столе несколько пар, и все разные…

– И как же вам это удалось?

– Прикинулся разносчиком газет, прошел в зал и бухнул газеты прямо на его стол… А потом было уже легко сгрести ножницы вместе с газетами… Мне эти ножницы были позарез нужны!

Нетрудно было заметить, что Озе уже разговаривал со своими обвинителями не как преступник, а как человек, желавший во что бы то ни стало произвести впечатление на этих незапятнанных людишек, случайно заманивших его в его же ловушку, и даже вызвать у них сочувствие! Хотя временами он казался себе прежде всего рассказчиком, и те чудовищные вещи, о которых говорил, он и сам-то воспринимал так, словно речь шла не о нем, а о ком-то другом, но весьма умном и смелом человеке, оказавшемся в безвыходном положении.