Анна Данилова - Платиновая леди

– Я не знаю, что мне теперь делать… То, что я совершила по отношению к вам, – единственный серьезный проступок в моей жизни. – Она перевела дух, чтобы спросить о том, что беспокоило ее сейчас почему-то больше, чем страх быть арестованной. – Скажите, Николай Борисович, вы оказались в этом кафе случайно?

– Да, случайно, – солгал он ей, потому что вот уже несколько дней за Валентиной следили его люди и постоянно докладывали ему обо всех ее перемещениях. На сегодня было запланировано организовать «случайную» встречу, во время которой он хотел увидеть, как поведет себя женщина, заставившая его немного отвлечься от Дины и даже в какой-то мере от работы, которая в последнее время поглотила его целиком. Просмотрев пленки с записями, где Валентина принимала ванну у него дома, где ела в кухне и пряталась в кладовке, напуганная появлением в квартире Дины, он нашел ее привлекательной, интересной и не имеющей ничего общего с опустившимися женщинами.

От природы внимательный, Ступин сразу заметил, что в его квартире побывал кто-то посторонний. Мокрые полотенца, не там (нарушив заведенный порядок) оставленные кухонные приборы, капли воды на паркете, следы босых ног на кафельном полу в ванной комнате и, конечно, чужой запах. Это явно была не Дина. У нее были свои привычки, свои принципы и свой запах. От людей, приставленных им же к Дине и Соболеву, некогда его другу, он знал, что любовники не собираются расставаться, что все чаще появляются на людях вдвоем, совершают длительные прогулки на автомобиле за город, подолгу находятся в квартире Соболева и ведут себя так, как если бы Дина не была замужем, а являлась просто невестой Андрея. Поэтому Соболев тем более не мог появиться в квартире Ступина после того, как сам же рассказал Николаю о том, что любит Дину, а Дина любит его. Значит, кто-то третий принимал ванну в его квартире и ел у него на кухне, кто-то пусть час, но считал себя хозяином этой квартиры. Но вот кто это мог быть? Неожиданно Ступину пришла в голову мысль установить видеокамеры в каждое помещение. Его увлекло желание докопаться до сути и доказать самому себе, что он не ошибается и что у него не сорвало крышу от свалившегося на него несчастья, связанного с предательством Дины. Он даже на какое-то время оставил свои привычки и вместо того, чтобы и дома продолжать работать над документами, теперь просматривал пленку с изображением незнакомой ему женщины. Он пытался представить себе, что же заставило ее поступать таким образом, так рисковать быть застигнутой в чужой квартире, но четкой картины не получалось. Женщина была красива, но истощена, привлекательна, но затравлена… Кто она и почему выбрала именно его квартиру, его ванную, его кухню?

– Ведь вы замужем? А ваш муж игрок? И где же ваш муж?

– Я не знаю… – И она, опустив голову, невнятно, сбивчиво и нерешительно рассказала очень коротко историю своей жизни. Лицо ее порозовело, она боялась поднять голову, боялась встретиться взглядом со Ступиным.

Он поразился тому, как могло случиться, что вполне нормальная молодая семья так быстро оказалась на улице, да еще и без средств к существованию. История эта не вызвала бы доверия, если бы он не видел Валентину на пленке. Она не рылась в шкафах, карманах, ящиках, разве что разглядывала фотоальбомы, вероятно, желая узнать побольше о хозяевах квартиры. Она на самом деле не была воровкой и, возможно, действительно взяла эти доллары в долг, чтобы купить себе одежду, привести себя в порядок и попытаться начать новую жизнь, устроиться на работу. Он понимал, что тот факт, что она сняла комнату, говорит единственно о ее желании обрести тихий угол, где она могла бы отдохнуть, не вздрагивая от каждого звука, и набраться сил для работы. Работу она нашла бы самую простую, поскольку, судя по ее рассказу, у нее не было приличного образования и профессии (Валентина сказала Ступину, что закончила парикмахерские курсы), стало быть, она в лучшем случае устроилась бы в самую дешевую парикмахерскую и зарабатывала бы от силы пару тысяч в месяц, и этих денег ей хватило бы, чтобы оплатить комнату и не умереть с голоду. Николай с каким-то даже тихим удовольствием и трепетом подумал о том, что она, эта запуганная предельно женщина, находится сейчас полностью в его власти, и от того, какое он примет в отношении нее решение, зависит, быть может, ее жизнь. Конечно, в отличие от пресыщенной Дины она будет благодарна ему за самую малость. Хотя бы за то, что он просто забудет о ней и отпустит восвояси, простив ей долг. Но он не хотел с ней расставаться. И он как-то необычайно легко признавался себе в том, что ему нравилось просматривать пленки, на которых была она вместе со своим страхом и простыми желаниями. Понимая, что он не должен так думать, Ступин все же подумал о том, что хочет видеть эту женщину в своей квартире, но уже не на пленке, а в реальности. Он хочет, чтобы не холодная и остывшая к нему Дина готовила суп на кухне, а Валентина. Чтобы она подавала ему утром бутерброд и варила кофе. Он хотел, чтобы она жила у него, и это пока все, что он мог себе представить. Дальше этого его воображение не заходило. Оно почему-то остановилось на простых бытовых мелочах, на смутных улыбках, исполненных не то благодарности, не то удивления. Он уже словно ощущал ее присутствие в его квартире, ее дыхание, запах… Но даже в мыслях он не мог представить себе самый первый поцелуй, который мог бы распуститься на их губах по взаимному желанию. Ему мешала Дина. Непонятная и почему-то не решавшаяся разрубить узел их запутанных отношений, хотя всем было ясно, что она все равно уйдет к Соболеву. Видимо, сделать последний шаг ей не позволяла мать, очень любившая деньги и старавшаяся изо всех сил привить эту любовь дочери. Соболев был нищ по сравнению со Ступиным.

– Валентина, вы могли бы стать моей любовницей? – Он спросил это спокойно, как если бы предложил работу. Он молча рассматривал, как меняется ее лицо.

– Любовницей? Вы шутите, верно? Какая из меня любовница? Мои нервы на пределе, я боюсь вас, к тому же вы меня совсем не знаете… И еще – вы ведь женаты.

– Моя жена уходит к другому мужчине, и эти ее визиты ко мне – простая формальность или даже, если хотите, слабость и нерешительность… Так как вам мое предложение?

– А если я откажусь? Вы посадите меня в тюрьму?

– Нет, дам вам работу, постараюсь помочь вам…

– Тогда зачем же вы говорили про любовницу? Просто посмеялись надо мной?

Он увидел мягкие, ставшие малиновыми мочки ее ушей, и ему стало стыдно за неловкую шутку, и даже не шутку, а грубую проверку, которая в любом случае не раскрыла бы ему всю правду. Кто признается в своих истинных намерениях, оказавшись к тому же еще в таком сложном положении, в каком оказалась загнанная в угол Валентина?