Анна Данилова - Платиновая леди

По дороге в агентство Таня постоянно думала о Шубине, о том, какой же удар нанесла ему Женя Жукова. Крымов, неисправимый волокита и соблазнитель, совратитель чужих жен, посягнул на самое святое – на жену друга – и уложил ее в койку! Ее-то еще можно понять – Шубин в последнее время совершенно потерял к ней интерес, но Крымов?! У него же была легкая связь с Надей Щукиной, они и не думали скрывать своих отношений… Так как же могло случиться, что он оказался в квартире Шубина? В постели Шубина? И как только Крымов, после того как Шубин застукал их в собственной квартире, остался жив? Ревность. Все вокруг пропитано ревностью. И Дину Ступину наверняка убили из-за ревности… Думая о ревности, Таня видела перед собой единственного мужчину, измена которого представлялась ей трагедией всей ее жизни. А она могла бы убить Минкина, если бы застала его с одной из его медсестер? Они там, в «Титанике», все такие холеные, красивые, в белоснежных коротких халатиках… Не может быть такого, чтобы Виталий оставался равнодушным к окружающим его хорошеньким девушкам, он же нормальный, здоровый мужчина…

Она так и не поняла, как случилось, что она снова подкатила к «Титанику», вернулась туда, откуда уехала. Она решила увидеть Виталия прямо сейчас, увидеть и сказать ему, что любит, что больше не намерена тянуть со свадьбой, что ей хочется родить ему ребенка, превратиться в кормящую мать, хочется варить щи и стирать ему рубашки… Теплое чувство любви и какой-то неизъяснимой нежности охватило ее, когда она почти ворвалась – стеклянные двери разъехались в стороны – в клинику и быстрым шагом направилась в кабинет с табличкой « В. Минкин ». Дверь словно раскрылась сама собой – Таня очутилась в небольшом помещении с белым стеклянным шкафом и вешалкой; сам зубоврачебный кабинет находился дальше – за мутно-белой стеклянной перегородкой. Было очень тихо, так тихо, что Таня подумала даже, что в кабинете никого нет, как вдруг услышала довольно внятный, убедительный шепот. Голос принадлежал Виталию. Ей повезло – никто не слышал, как она вошла, поэтому Виталий и продолжал начатый разговор с той, кого Таня пока еще не видела… «Я уже устал объяснять тебе, Лида, что женюсь, что люблю свою невесту и не собираюсь ей изменять… Ты должна уйти… и убери свои ноги с моего стола…» – «Я же разулась». – «Все равно, убери… А если войдет кто?» – «Раньше ты почему-то ничего не боялся…» – «Лида, прекрати!..» – «Минкин, брось, все женятся, но привычек своих не бросают… Ты не сможешь жить с одной женщиной, она очень скоро наскучит тебе». Голос принадлежал явно какой-то очень молодой особе, которой Минкин по вполне очевидной причине собирался дать отставку. Таня вдруг почувствовала, как начинает неметь ее тело. Ей едва не стало дурно, и только любопытство и желание узнать, чем же закончится разговор, спасло ее от обморока. Упасть с грохотом и шумом, позором и скандалом она еще успеет. Как же поведет себя тихий и скромный Минкин под напором таких веских аргументов, как привычка ? Люди, случается, десятилетиями живут по привычке… Неужели у Минкина все же вошло в привычку спать со своими коллегами по работе? Таня была почему-то уверена, что в двух шагах от нее, скрытая от глаз матовым стеклом, стоит девушка непременно в белом медицинском халате. «Лида, прошу тебя, уходи. Да, нам было хорошо, ты замечательная девушка, я сделаю все, чтобы ты осталась после практики в «Титанике», но, поверь, это все, что я могу для тебя сделать… А теперь иди, ко мне через десять минут должен прийти пациент, а я тут… с тобой… выясняю отношения…»

Тане показалось, что девушка зашипела, как змея. Или тяжко вздохнула, переваривая услышанное. Мягко шлепнулось что-то об пол – должно быть, стройные ножки вчерашней любовницы Минкина коснулись гладкого зеленого линолеума. Таня замерла, ожидая, что вот сейчас она встретится тет-а-тет со своей отставленной соперницей, но где-то в глубине кабинета Виталия скрипнула дверь – змея уползла зализывать раны в смежный с минкинским кабинет.

Виталий медленным шагом подошел к полуоткрытой двери, разделявшей помещение, в котором стучала зубами шокированная услышанным Таня, со своим кабинетом и прикрыл ее плотнее. Оставшись один, он принялся высвистывать что-то веселое. Таня свистнула, перебив веселую трель, и снова замерла. Минкин тоже прекратил свистеть. Таня свистнула еще раз, затем тихонько просвистела трель из вальса Штрауса «Сказки Венского леса» и замолкла, ожидая реакции.

Дверь распахнулась, и она увидела белое лицо своего жениха.

– Я все слышала, Виталий. – Он обреченно закрыл глаза и сделался еще бледнее. – Жаль вот только, что не увидела твоей любовницы… Ну как тебе мой художественный свист?

И, не дожидаясь ответа, круто развернулась на каблуках и почти бегом направилась к выходу. Села (не обращая внимания на несколько раз окликнувшего ее Минкина) в машину и, неловко развернувшись и чуть не врезавшись в новенький «Форд Фокус», помчалась в агентство – зализывать за компанию с Шубиным раны.

Игоря она нашла спящим в своем кабинете. (Двери агентства были распахнуты, по приемной гулял холодный ветер.) Шубину было явно не до работы. Таня с трудом растрясла его и заставила подняться. Не ожидая от себя таких слез, она разрыдалась у него на плече. Причитала, рассказывая о своем неудачном возвращении в «Титаник», о том, что у любовницы Минкина, оказывается, дурные манеры, раз она задирает свои ноги на стол, а ему это не нравится, потому что он с детства приучен к порядку… Затем, сделав передышку, громко икнула и подытожила:

– У него любовница, Шубин. А я думала, что он всю жизнь ждал лишь меня и что романы на работе могут быть у кого угодно, но только не у Минкина… Как же я пролетела, Игорь… Ты помнишь, как я, дура, примеряла свадебное платье? Ну не идиотка ли?

Теперь уже была очередь Шубина успокаивать Таню:

– У Минкина все это в прошлом, поверь мне. У каждого мужика в прошлом есть какие-то свои романы, это нормально. Вот если бы ты застала его в объятиях мужчины, тогда бы я понял твои слезы… Успокойся, дать тебе платок? Ты же присутствовала при расставании, он давал ей отставку, сообщил, что женится и не собирается изменять своей невесте, а ты ревешь… Он же ясно сказал это, ведь так?

И хотя умом Таня все понимала, но сама мысль, что у Минкина были не гипотетические любовницы, а вполне реальные, приводила ее в бешенство… Романтический образ жениха стерся пошлейшей сценкой в зубоврачебном кабинете. Она почему-то подумала, что волосы у его любовниц, должно быть, пахнут лекарствами, как и волосы самого Виталия. И кожа, наверное, на вкус тоже горькая и бесчувственная…

– Давай поженимся, что ли? – продолжала она рыдать на плече Шубина, понимая, что сегодняшний день для них обоих безвозвратно потерян. Какая уж тут работа, когда все вокруг рушится? И если еще утром она где-то очень глубоко внутри себя немного презирала Шубина за малодушие и слабость характера, не позволившие ему набить морду красавцу Крымову за то, что он переспал с его женой, то сейчас готова была простить ему все что угодно и понять, как никто другой. Они, по воле случая оказавшись друзьями по несчастью и решив, что глушить свою тоску водкой лучше все-таки втроем, позвонили одинокому, обманутому и, как им казалось, глубоко несчастному Чайкину и пригласили его в свою компанию. Тот, даже не спросив, что случилось, бодро сказал, что через полчаса будет. Шубин отправился в магазин за водкой и закуской, Таня накрыла стол в приемной и (чтобы лишний раз потравить душу и доказать в первую очередь себе, а затем и окружающим, что она находится на грани самоубийства, а потому ей просто необходимо расслабиться) за неимением Синатры поставила диск с Шарлем Азнавуром. Она сидела за столом в ожидании Шубина и Чайкина и мурлыкала себе под нос песню, в русском переводе известную под названием «Умереть от любви»: